Джонни и бомба
Шрифт:
Джонни даже не знал о том, что произошло 21 мая 1941 года, пока не раскопал старые газеты в библиотеке. Об этом не говорили, это было как будто… как будто не в счет. Это случилось, но это не считалось полноправной частью войны. В те годы произошло множество куда более страшных вещей. Вряд ли стоит придавать значение девятнадцати погибшим.
Но он попытался представить, как это было — было в его родном городе. Представить получилось до ужаса легко.
Старики закончат окучивать грядки и вернутся домой. Лавки и магазины закроются.
А потом, спустя несколько часов, случится то, что случится.
Случится сегодня.
Холодец, тяжело пыхтя, пылил по дороге. На бегу он трясся и колыхался как холодец. Он всегда объяснял, что лишний вес — не его вина. Все дело в генах. У Холодца было слишком много этих самых генов.
Он пытался бежать, но трясение и колыхание поглощали большую часть энергии.
Думать он тоже пытался, но думание получалось какое-то неотчетливое.
Путешествие во времени! С ума сойти можно! Вечно все только и делают, что пытаются свести его с ума. Ничего, вот он придет домой, посидит, отдышится, и все будет хорошо.
А вот и дом.
Кажется.
Все было какое-то… съежившееся, что ли. Деревья на улице не те и машины не те. А дома выглядели… подновленными. Холодец шел по Грегори-роуд. Он ходил по ней миллион раз. Надо только завернуть за угол, и попадешь…
Попадешь на…
Какой-то человек подстригал живую изгородь. На нем были рубашка с высоким воротничком, галстук и пуловер с вывязанными зигзагами. А еще он курил трубку. Увидев растерянного Холодца, мужчина оторвался от своего занятия, вынул трубку изо рта и спросил:
— Могу я тебе чем-нибудь помочь, сынок?
— Я… я ищу Зашоркинс-стрит, — пропыхтел Холодец.
Мужчина улыбнулся.
— Член совета Эдвард Зашоркинс — это я. Но о Зашоркинс-стрит слышу впервые. — Он обернулся через плечо и окликнул женщину, пропалывавшую цветник. — Милдред! Не знаешь, где это — Зашоркинс-стрит?
— Там на углу еще такой огромный каштан…— начал Холодец.
— Ну, каштан у нас, положим, есть, — улыбнулся мужчина, кивнув на то, что Холодец поначалу принял за воткнутый в землю прутик с парой листиков. — Конечно, сейчас он еще невелик, но заходи лет через пятьдесят и увидишь, каким он вымахает.
Холодец уставился на прутик, потом на советника. У советника был обширный сад, за которым начиналось поле. И Холодец вдруг понял, что ширины сада как раз хватит, чтобы проложить тут дорогу, если… однажды кому-нибудь придет в голову тут ее проложить.
— Хорошо, — сказал он. — Зайду.
— Вам плохо, молодой человек? — спросила миссис Зашоркинс.
Холодец обнаружил, что его паника куда-то испарилась. Он пережил ее и оказался на следующей стадии, которая больше смахивала на сон: проснувшись наутро, понимаешь, что увиденное
Это было как запуск на орбиту. Сперва, когда ракета взлетает, — много шума и суматохи, зато потом ты паришь в невесомости и мир далеко внизу кажется ненастоящим.
Это было захватывающее ощущение. Немалая часть жизни Холодца уходила на страхи и опасения. Он все время должен был что-то делать, а чего-то, наоборот, не делать. Но здесь и теперь все это вроде бы не имело никакого значения. Он, Холодец, вообще еще не родился на свет — а значит, не мог быть решительно ни в чем виноватым.
— Все нормально, — сказал он миссис Зашоркинс. — Большое спасибо за заботу. Просто… я надолго уезжал из города.
И он побрел назад по дороге, чувствуя затылком взгляды мистера и миссис Зашоркинс.
Город, по которому он шел, был его родным Сплинбери. Об этом свидетельствовало множество мелочей. И все же все было какое-то… не такое. Деревьев было больше, а домов меньше, фабричных труб больше, а автомобилей на улицах меньше. И еще было намного больше тусклости. Город выглядел скучно. Холодец почти уверился, что тут никто даже не подозревает, что такое пицца.
— Эй, мистер! — окликнул его сиплый голос.
Холодец посмотрел туда, откуда этот голос раздался, — вниз.
На обочине сидел мальчишка.
То есть Холодец был почти уверен, что сидящее на обочине существо — мальчишка, хотя на существе были шорты длиной едва ли не до лодыжек и очки, у которых одно стекло заклеено коричневой бумагой. Стрижка у пацана выглядела так, будто ее делали при помощи газонокосилки, а из носа у него текло. И уши у него были оттопыренные.
Никто еще не называл Холодца «мистер». Разве что учителя в приступе сарказма.
— Да? — отозвался он.
— Лондон в какой стороне? — спросил мальчишка. Рядом с ним на земле стоял картонный чемодан, перевязанный веревкой.
Холодец немного подумал и ответил:
— Вон там. Без понятия, почему тут нет указателей.
— Наш Рон говорит, их сняли, чтоб фриц не догадался, где что.
Рядом с мальчишкой на обочине рядком лежали несколько мелких камешков. Болтая, он с великой точностью швырял их в консервную банку на другой стороне улицы.
— А кто такой Фриц? Единственный глаз пацана уставился на Холодца с подозрением.
— Фрицы — это немцы. А было бы здорово, если б они все-таки явились сюда и чуток разбомбили миссис Тупс.
— Почему? Мы воюем с немцами, что ли?
— Ты что, американец? Наш папа говорит, американцы не воюют потому, что ждут, пока станет ясно, чья берет.
Холодец решил, что в сложившихся обстоятельствах будет полезно немного побыть американцем.
— Э-э… да, конечно, я из Штатов.
— Ух ты! А ну скажи что-нибудь по-американски!
— Э-э… О'кей. Пентагон. Майкрософт. Супермен. Приятного аппетита.