Джонни и мертвецы
Шрифт:
— Он что, знаменитость?
— Почти. Слыхал про Карла Маркса?
— Который изобрел коммунизм?
— Правильно. Ну а Уильям Банни-Лист не изобрел. Но он обязательно стал бы Карлом Марксом, если б Маркс его не обскакал. Знаешь что… завтра я тебе кой-что покажу.
Наступило завтра.
С темно-серого неба сыпал мелкий дождик. Джонни с дедом стояли перед большим надгробием.
УИЛЬЯМ БАННИ-ЛИСТ
1897-1959
ПРОЛЕТАРИИ
— Великий человек. — Дед почтительно снял кепку.
— А что такое «СОЕ»? — спросил Джонни.
— Тут должно было стоять «соединяйтесь», — пояснил дед, — да денег не хватило. То-то было шуму! Банни-Лист ведь был герой рабочего класса. Он бы и на гражданской войне в Испании отличился, да перепутал пароходы и попал в Гул ль.
Джонни огляделся.
— Гм, — сказал он. — А какой он был?
— Говорю же, герой рабочего класса.
— Да нет, внешне? Такой крупный, с черной бородищей и в очках в золотой оправе?
— Точно. На фотографии видел, а?
— Нет, — замялся Джонни. — Не совсем.
Дед надел кепку.
— Пойду пройдусь по магазинам. Хочешь со мной?
— Нет, спасибо. Я… э-э… собирался к Холодцу.
— Тогда пока.
И дед убрел в сторону главных ворот. Джонни набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
— Здрасьте.
— Форменный скандал — не дописать «диняйтесь»! — заявил Уильям Банни-Лист.
До сих пор он стоял, привалясь спиной к надгробию. Теперь он выпрямился и спросил:
— Как твое имя, товарищ?
— Джон Максвелл, — ответил Джонни.
— Я сразу понял, что ты меня видишь, — сказал Уильям Банни-Лист. — Пока старик говорил, ты смотрел прямо на меня.
— Я тоже сразу понял, что вы — это вы, — сказал Джонни. — Вы не слишком… ну… плотный.
Он хотел объяснить: «плотный» не в смысле «толстый», а… как будто не весь здесь. Полупрозрачный.
Но только хмыкнул и сказал:
— Не понимаю. Вы мертвый, верно? Значит, вы вроде как… призрак?
— Призрак? — сердито переспросил Уильям Банни-Лист.
— Ну… дух.
— Никаких духов и призраков не существует. Это пережиток устаревшей системы верований.
— Да, но… вы же со мной разговариваете…
— Вполне объяснимое научное явление! — объявил Уильям Банни-Лист. — Никогда не позволяй суеверию вставать на пути рационального мышления, мальчик. Человечеству пора скинуть обшарпанные штиблеты старой культуры и выйти навстречу ярким лучам зари социализма. Какой у нас сейчас год?
— Тысяча девятьсот девяносто третий, — сказал Джонни.
— А! И что, угнетенные массы воспрянули и встали под знамена коммунизма, дабы сбросить ярмо капиталистического гнета?
— А? — Джонни опешил, потом что-то смутно припомнил. — Это как в России, да? Расстрел царя и все такое? Я смотрел по телику.
— Нет, про это
feppu
— Ну… по-моему, революций было довольно много, — сказал Джонни. — Везде…
— Хо-хо-хо!
— Угу. — Революционеры, которых в последнее время развелось видимо-невидимо, дружно трубили о том, что сбросили ярмо коммунизма, но Уильям Банни-Лист до того раззадорился, что у Джонни язык не поворачивался охладить его восторги. — Скажите… а если я принесу газету, вы сможете ее прочесть?
— Конечно. Правда, страницы переворачивать трудновато.
— М-м. Вас тут много?
— Ха! Да им на все плевать. Они просто не готовы сделать усилие.
— А вы не можете… ну… уйти отсюда? Тогда вы могли бы войти в курс дела бесплатно.
Уильям Банни-Лист впал в легкую панику.
— Далеко ходить тоже трудно, — пробормотал он. — Да и нельзя…
— Я читал, что призраки ограничены в своих передвижениях, — сказал Джонни.
— Призраки? При чем тут призраки? Я самый обычный… э-э… мертвец. — Банни-Лист воздел прозрачный перст. — Ха! Тоже мне довод, — фыркнул он. — Видишь ли, то, что после смерти я по-прежнему… здесь, не означает, будто я незамедлительно уверую во всякую антинаучную чушь. Ничего подобного. Мыслить следует трезво, логически, мальчик мой. И не забудь про газету.
И Уильям Банни-Лист медленно растаял. В последнюю очередь исчез палец, упрямо демонстрировавший его полное неверие в жизнь после смерти.
Джонни подождал, но, похоже, больше никто из обитателей кладбища показываться не собирался.
Он чувствовал, что за ним наблюдают — но не глаза. Ему, в общем, не было страшно, только неуютно — ни зад почесать, ни поковырять в носу.
Постепенно Джонни впервые толком разглядел кладбище. Впечатление, надо сказать, складывалось довольно грустное.
Кладбище выходило к заброшенному каналу, забитому мусором; на берегах устроили себе лежбище чудища хламозойской эры — старые коляски, разбитые телевизоры и продавленные кушетки.
В стороне виднелся крематорий с прилегающим к нему «Садом памяти» — вполне ухоженным, с посыпанными гравием дорожками и разными табличками вроде «По газонам не ходить». Передней границей кладбища служила Кладбищенская улица, на другой стороне которой когда-то стояли жилые дома, а ныне высилась стена, отгораживающая двор ковровой фабрики «Бонанца» («Наш девиз — экономия средств клиента!»). Чудом сохранившиеся старая телефонная будка и почтовый ящик намекали на то, что когда-то, в незапамятные времена, кто-то считал эту улицу своей малой родиной. Но теперь это была просто дорога, по которой можно, срезав угол, обогнуть территорию промышленного предприятия.