Джордж Вашингтон. Его жизнь, военная и общественная деятельность
Шрифт:
На зиму Вашингтон расположил свою армию в виде длинной цепи между реками Гудзон и Делавэр, а затем отправился в Филадельфию, чтобы переговорить с конгрессом относительно плана ближайшей кампании. Многие члены конгресса высказались за наступательный образ действий; но Вашингтон, отлично понимавший отчаянное положение Англии, которой предстояла война с Францией и Испанией, предложил конгрессу выработанный им оборонительный план войны, гораздо менее тяжелый для страны, материальное состояние которой было более чем плачевно. Финансы Соединенных Штатов были вконец расстроены; бумажные деньги, выпущенные в огромном количестве, представляли собою лишь сороковую часть номинальной стоимости; товары вздорожали, торговые отношения запутались, земледелие и промышленность во многих местах совершенно прекратились. Вашингтон желал в такую тяжелую минуту поберечь силы своих сограждан – это было для него гораздо важнее любой славы, любых завоеваний и побед. Конгресс, убежденный доводами Вашингтона, принял его план оборонительных действий.
Вернувшись в свою главную военную квартиру, Вашингтон приступил к набору новой армии. Дело на этот раз пошло быстрее прежнего, тем более, что солдат требовалось меньше. Дисциплина в армии также значительно улучшилась. Всю зиму 1779 года англичане не предпринимали никаких военных действий и оставались в Нью-Йорке. Вашингтон воспользовался этим перерывом, чтобы нанести
Наконец в декабре 1779 года Клинтон получил подкрепления из Англии и, оставив часть войска в Нью-Йорке, отплыл в Южную Каролину в надежде, что ему легче будет справиться с рабовладельческими колониями Юга, чем с демократическими колониями Севера. Вашингтон отрядил на юг генерала Линкольна с несколькими полками, а сам перебрался на зиму в Морристоун. Зима была суровая, подвоз провианта был затруднен, и Вашингтону, боявшемуся повторения всех ужасов зимовки в Валли-Фордже, пришлось не раз прибегать к репрессалиям, чтобы спасти своих солдат от голода. Вообще финансовый вопрос был в это время злобою дня в Соединенных Штатах. Не зная, как помочь беде, конгресс издал распоряжение, по которому бумажные деньги при уплате долгов получали свою номинальную ценность. Разумеется, кредиторы были весьма недовольны этим распоряжением; недоволен был и Вашингтон, находивший, что несправедливо нарушать права одной части граждан в пользу другой части. Сам он был в числе пострадавших, так как в свое время успел одолжить разным лицам крупные суммы денег. Многие из его должников вернули ему теперь свои долги, то есть сороковую часть того, что взяли. Особенно возмущали Вашингтона богачи, спешившие теперь уплачивать долги. Один богатый и влиятельный человек, бывший в хороших отношениях с Вашингтоном, вернул свой долг, составлявший довольно крупную сумму. Вашингтон взял, не сказав ни слова. После этот человек дважды являлся в Морринстоун, но всякий раз Вашингтон делал вид, что не замечает его присутствия. Лафайет, свидетель обеих этих сцен, крайне изумился такой необычайной невежливости Вашингтона и заметил, как только упомянутый человек удалился: “Генерал, этот человек, по-видимому, очень предан вам, а вы едва обратили на него внимание”. Вашингтон улыбнулся и сказал: “Я знаю, я не отнесся к нему сердечно; я изо всех сил старался быть с ним вежливым и пытался даже два раза заговорить с ним, но бумажные деньги стояли у меня поперек горла”.
В июне английский генерал Книфгаузен выступил со своим войском из Нью-Йорка и напал на американцев при Спрингфилде, в Нью-Джерси. Книфгаузен был отбит и опять отступил в Нью-Йорк, куда скоро вернулся Клинтон после весьма удачной экспедиции на юг, где он овладел городом Чарлстон. Вашингтон в это время успел передвинуть свою армию к реке Гудзон.
В начале июля в Америку прибыла новая французская эскадра, получившая инструкцию во всем подчиняться американскому главнокомандующему. Это распоряжение французского правительства было выхлопотано маркизом Лафайетом и значительно упрощало совместные военные действия французов и американцев. Теперь Вашингтон надеялся, что удастся атаковать Нью-Йорк и с суши, и с моря и вытеснить англичан из Северной Америки. Чтобы обсудить это дело, Вашингтон отправился лично к начальнику французского флота, графу Рошамбо. На обратном пути Вашингтон узнал об измене одного из лучших и талантливейших своих генералов – Арнольда, бежавшего к англичанам в надежде таким образом поправить свои крайне запутанные денежные дела. Арнольд вручил планы крепостей и другие важные бумаги английскому майору Андре, который был арестован американцами и которому Вашингтон принужден был подписать смертный приговор как шпиону, несмотря на личную симпатию к нему.
На Юге в это время дела принимали неблагоприятный оборот для американцев. Лорд Корнуоллис занял обе Каролины и собирался вторгнуться в Виргинию. Американцы потерпели сокрушительное поражение у Кемдена. Под влиянием этих критических обстоятельств конгресс, наконец, одобрил давно предлагаемую Вашингтоном меру о назначении офицерам пожизненной пенсии в размере половины жалованья, надеясь таким образом привлечь в армию наиболее способных и деятельных офицеров. Вашингтон в эту пору стоял на зимних квартирах между Гудзоном и Морристоуном и боролся с нуждами и недовольством солдат, не получавших жалованья за несколько месяцев, или получавших плату обесценившимися бумажными деньгами. Недовольство солдат росло с каждым днем и грозило перейти в открытое восстание. Помочь беде не мог ни главнокомандующий, ни конгресс: страна была разорена продолжительной войной, и средств для удовлетворения нужд армии взять было неоткуда. Случилось то, чего опасался Вашингтон: 1 января 1781 года в Нью-Джерси восстала пенсильванская милиция. Солдаты, недовольные попытками офицеров удержать их на службе долее трех лет, убили нескольких офицеров, захватили с собой пушки и покинули лагерь, намереваясь идти в Филадельфию и добиваться от конгресса удовлетворения всех своих нужд. Вашингтон понимал, что требования солдат были справедливы, и решил избегать всяких насильственных мер, так что не противился желанию солдат двинуться в Филадельфию. Дорогой солдаты значительно успокоились; конгресс выслал им навстречу комиссию с обещанием удовлетворить все их нужды, и солдаты, окончательно успокоенные, вернулись в лагерь. Замечательно, что происки агентов Клинтона, старавшихся переманить солдат на сторону англичан, не имели никакого успеха. Солдаты даже схватили некоторых агентов и представили их своему генералу, говоря, что они “вовсе не Арнольды” и изменять родине не намерены, какие блага ни сулили бы им англичане. Когда вскоре после этого вспыхнул бунт солдат в Нью-Джерси, Вашингтон счел на этот раз нужным подавить его силою и даже казнить двух главных зачинщиков. Но, имея в виду справедливость требований своих солдат, Вашингтон настаивал, чтобы конгресс сделал новый заем во Франции для удовлетворения нужд армии, доказывая, что только таким путем, а не насилием, можно искоренить в армии мятежный дух. Действительно, конгрессу удалось, опять-таки при посредничестве Франклина, сделать во Франции заем в 6 млн. франков и, таким образом, покрыть расходы по содержанию континентальной армии.
После этого Вашингтон только и думал о том, как
К концу июня армия Вашингтона настолько увеличилась, что он мог надеяться, в союзе с французами, удачно напасть на Нью-Йорк. Но атака Нью-Йорка не состоялась по той причине, что адмирал де Грасс, начальник французского флота в Вест-Индии, двинулся в Чесапикскую бухту и просил Вашингтона как можно скорее направиться на Юг, так как французский флот мог пробыть в Чесапике только до половины октября. Радуясь усилению французского флота (который теперь оказывался сильнее английского), Вашингтон так быстро двинулся с союзной армией в Виргинию, что Корнуоллис не успел получить подкрепления; но, думая, что английский флот сильнее французского, он был уверен, что может выдержать осаду, и стянул свою армию в хорошо укрепленный город Йорктаун, у устья реки Йорк, впадающей в Чесапик. 1 октября союзная армия окружила Йорктаун с суши; с моря же он был окружен французским флотом. Первые два редута были построены американцами под непосредственным наблюдением Вашингтона, под непрерывным градом английских бомб. Одна бомба упала возле Вашингтона, взрыла землю и подняла целое облако пыли. Стоявший рядом с Вашингтоном пастор Эванс, гордясь своею храбростью, показал главнокомандующему свою шляпу, покрытую пылью. “Вы бы лучше показали это вашей жене и детям”, – заметил ему Вашингтон. Когда готовы были батареи, Вашингтон собственноручно разрядил первую пушку – и вослед загрохотал адский хор сотни пушек и мортир. Решено было взять первые английские редуты штурмом. Вашингтон, окруженный своими генералами, находился на главной батарее и следил за действиями союзников с напряженным вниманием. Один из адъютантов заметил ему, что он стоит на опасном месте, на что Вашингтон возразил: “Если вы находите это место опасным, то можете оставить его”. Когда два редута были наконец взяты, Вашингтон глубоко вздохнул и сказал: “Дело сделано, и сделано хорошо”. Понимая, что его дело проиграно, особенно ввиду невозможности подвозить съестные припасы, Корнуоллис решился на капитуляцию. Условия ее были следующие: Йорктаун и Глостер передавались американцам, а британские корабли – де Грассу; 7 тыс. отборного английского сухопутного войска становились военнопленными американцев, которые получали также и все огнестрельное оружие англичан.
Взятие Йорктауна было решительным ударом, нанесенным Англии. Этим, собственно говоря, окончились военные действия. Вся страна ожила в ожидании окончания войны. Конгресс выразил благодарность Вашингтону, Рошамбо и де Грассу и решил в память славного события соорудить в Йорктауне мраморную колонну с эмблемами союза Франции и Америки.
Вашингтон переправил свою армию на север, оставив французов в Виргинии, и сам в ноябре покинул Йорктаун. В Эльтсаме ему пришлось присутствовать при смерти своего пасынка, Кэстиса, оставившего после себя четверых малолетних детей. Из них двое младших были впоследствии усыновлены Вашингтоном; они до конца его жизни не расставались с ним и вполне заменили ему детей. По пути в Филадельфию население везде с торжеством встречало Вашингтона. Вся страна, да и сама Англия теперь жаждали мира. Тем не менее, на конгрессе Вашингтон настаивал на увеличении американской армии, справедливо полагая, что, только имея сильную армию, Америка может диктовать Англии условия мира. Конгресс согласился с этим мнением, и во все штаты разосланы были циркуляры о новом наборе. Но армия набиралась вяло, так как все уверены были в скором заключении мира, и Вашингтону пришлось довольствоваться всего только десятитысячным войском.
В это время в армии начали обнаруживаться тенденции в пользу конституционной монархии, причем верховную власть решено было предложить Вашингтону как единственному человеку, на котором сосредоточивались симпатии армии и населения. В конце мая 1782 года составлена была записка с таким содержанием, которая сильно встревожила главнокомандующего. Вот что он отвечал автору упомянутой записки: “Я был крайне поражен, узнав о тех взглядах, какие вы распространяете. Смею вас уверить, что в течение всей войны ничто не причинило мне такого огорчения, как известие о том, что в армию проникли мысли, внушающие мне такое отвращение. Я положительно не в силах понять, что в моем поведении и во всей моей жизни могло подать повод такому адресу, который, как мне кажется, не может обещать моему отечеству ничего, кроме величайших бедствий. Насколько я знаю себя, вы вряд ли могли бы найти другое лицо, которому ваши планы были бы более неприятны”. Эти строки не нуждаются в комментариях. Какая громадная разница видна здесь между Вашингтоном и Наполеоном!
Вашингтон не распускал армии до тех пор, пока из Европы не пришло известие о заключении мира. В армии, однако, было неспокойно. Офицеры тревожились, что конгресс не выплатит им жалованья, а тем менее станет выплачивать пожизненную пенсию; недовольство, подстрекаемое анонимными листками, грозило перерасти в открытый бунт. Офицеры, наконец, решили устроить собрание с целью принять меры для обеспечения интересов армии. Вашингтон понимал, что дело может окончиться плохо, так как офицеры были крайне возбуждены; он всячески оттягивал собрание, чтобы дать офицерам успокоиться, но запретить собрание не хотел, понимая справедливость требований армии. Когда офицеры наконец собрались для обсуждения дел армии, то неожиданно вошел в комнату главнокомандующий, хотя не был приглашен на собрание. Он первым долгом извинился за то, что так внезапно появился на собрании, сказав, что считал нужным выразить и свои мнения, которые он изложил письменно и прочтет с позволения своих товарищей. С этими словами он вынул из кармана свиток и развернул его. “Господа, вы мне позволите надеть очки? – сказал он, надевая их. – Я вижу, что не только поседел, но и ослеп на службе отечеству”. Это замечание вызвало у многих на глазах слезы. Речь Вашингтона была проникнута глубоким чувством. Он доказывал офицерам, что в данное время не следует бросать тени подозрения на высший авторитет страны, говоря, что ничего не имеет против того, чтобы армия изложила свои жалобы; он прибавил, что всегда был другом армии, свидетелем ее страданий, всегда радовался ее успехам и не может безразлично относиться к ее интересам. Он обещал сделать все, что в его власти, для удовлетворения законных требований армии и заклинал офицеров избегать таких решений, которые могли бы повлечь за собой гражданскую воину. Впечатление от этой речи было подавляющее. После удаления Вашингтона офицеры рассуждали недолго и единодушно приняли резолюцию благодарить главнокомандующего и выразить свое доверие конгрессу и стране. После этого в армии восстановилось спокойствие. Конгресс действительно внял просьбам Вашингтона и постарался удовлетворить справедливые требования армии.