Джульетта
Шрифт:
Оцепенев от этого зрелища, я застыла на месте, боясь двинуться. Сзади Алессандро кричал мне вернуться, но не успела я сделать шаг, как часть пола, где я стояла, начала отделяться от окружающего строения. В следующий миг пол просто исчез, и я полетела в бездну, не в силах закричать от охватившего меня ужаса, как если бы испарился первозданный клей, скреплявший мироздание, и все, что осталось в новоявленном хаосе, - это обломки, осколки, я и сила тяжести.
Долго ли я падала? Мне хочется написать, что я пролетела сквозь время, сквозь жизнь, смерть и столетия,
Рассказывали, что, как только я исчезла вместе с провалившимся полом, Алессандро прыгнул за осыпающийся край, даже не сняв боевого снаряжения. В холодной воде он сразу пошел на дно под весом бронежилета, тяжелых сапог и оружия и вынужденно потерял несколько секунд, чтобы всплыть и глотнуть воздуха. Борясь с быстрым течением, он умудрился вытащить фонарик и вскоре увидел мое безжизненное тело на выступающей из воды скале.
Закричав другим полицейским, чтобы поторапливались, Алессандро велел им спустить веревку и поднять нас в крипту собора. Глухой ко всем и ко всему, он положил меня на пол среди обломков, выпустил воду из моих легких и попытался реанимировать.
Стоя рядом и наблюдая за ним, Дженис не отдавала себе отчета в серьезности ситуации, пока не подняла глаза и не заметила мрачные взгляды, которыми обменивались полицейские. Все уже знали то, чего не хотел признавать Алессандро: я была мертва. Только тогда горло Дженис сдавили рыдания, и когда, наконец, полились слезы, ничто не могло их унять.
Алессандро бросил попытки вернуть меня к жизни и просто держал в объятиях, словно решив никогда больше не отпускать. Он гладил меня по щеке и говорил со мной, не заботясь о том, что его слышат, произнося все, что должен был сказать, пока я была жива. В эту минуту, утверждает Дженис, мы очень напоминали статую Ромео и Джульетты, только я лежала с закрытыми глазами, а лицо Алессандро было искажено горем.
Видя, что даже он потерял надежду, сестра вырвалась от удерживавших ее полицейских, подбежала к брату Лоренцо и затрясла его за плечи.
– Почему вы не молитесь?
– кричала она вне себя.
– Молитесь Пресвятой Деве, скажите ей… - Спохватившись, что он не понимает ни слова, она отступила от монаха, подняла лицо к просевшему потолку и закричала изо всех сил: - Оживи ее! Я знаю, это в твоих силах! Пусть она оживет!
Не дождавшись ответа, моя сестра упала на колени, безудержно рыдая. Мужчины беспомощно стояли, не осмеливаясь ее утешать.
И в этот миг Алессандро почувствовал легкую дрожь - возможно, даже свою, а не мою, но в нем вновь проснулась надежда. Поддерживая мою голову ладонями, он снова заговорил со мной, сперва нежно, а потом настойчиво.
– Посмотри на меня!
– молил он.
– Посмотри на меня, Джульетта!
Мне рассказывали, что, когда услышала его, я не закашлялась,
– Шекспиру бы это не понравилось.
Все это мне рассказали позже, я сама почти ничего не помню. Я даже не помню, как брат Лоренцо опустился на колени и поцеловал меня в лоб или как Дженис кружилась в неистовой пляске, как вращающийся дервиш, расцеловывая смеющихся полицейских. Все, что я помню, - это глаза мужчины, не согласившегося потерять меня снова, вырвавшего меня из-под власти Барда, чтобы мы могли, наконец, написать свой собственный счастливый финал.
X
…и будут дни печали
Служить предметом сладостных бесед.
Маэстро Липпи отказывался понимать, почему я не могу посидеть спокойно десять минут. Наконец-то исполнилась его мечта: он за мольбертом, и я в лучшем виде - в венке из полевых цветов, осененная золотым светом августовского солнца. Все, что ему требовалось, - всего лишь десять минут, и портрет будет готов.
– Пожалуйста, не шевелитесь!
– махнул он на меня палитрой.
– Маэстро, но мне правда пора идти!
– возразила я.
– Ба!
– Его снова не стало видно за холстом.
– Эти мероприятия никогда не начинаются вовремя.
Колокола монастыря на вершине холма давно отзвонили, и когда я в очередной раз обернулась взглянуть на часы, то увидела фигуру в легком развевающемся платье, бегущую к нам по заросшему травами склону.
– Иисусе, Джулс!
– выдохнула Дженис, слишком запыхавшаяся, чтобы обрушиться на меня в полную силу.
– Кое с кем случится приступ бешенства, если ты сию минуту не появишься!
– Знаю, но… - Я виновато взглянула на маэстро Липпи, не желая срывать ему работу. В конце концов, мы с Дженис были обязаны ему жизнью.
Нельзя обойти молчанием тот факт, что наше приключение в крипте собора могло закончиться совсем иначе, если бы маэстро - в момент нехарактерной для него ясности ума - не узнал нас на пьяцца дель Дуомо, окруженных музыкантами и обернутых флагами контрады. Он увидел нас прежде, чем мы его, но как только разглядел, что на нас накручены флаги Единорога, чуть ли не основного соперника нашей Совы, сразу понял, что происходит что-то ужасное.
Кинувшись в свою мастерскую, он немедленно вызвал полицию. Как оказалось, Алессандро уже был в полицейском участке, допрашивая двух незадачливых мокрушников из Неаполя, пытавшихся его убить, но получивших производственные травмы в виде переломов рук.
Если бы не маэстро Липпи, полиция не спустилась бы за нами в крипту, и Алессандро не спас бы меня из реки Дианы, и я не сидела бы сейчас здесь, у монастыря брата Лоренцо в Витербо, в самом лучшем своем виде.
– Мне очень жаль, маэстро, - извинилась я, вставая, - но придется закончить в другой раз.