Джульетта

Фортье Энн

–  А сколько эта вещь может стоить? Ну, в денежном выражении?
– спросила я.

–  В денежном?
– Вопрос показался Пеппо диким. Он посмотрел на меня так, словно я спросила, почем Иисус берет в час.
– Это же приз! Это особенная вещь, огромная честь! Со времен Средневековья победитель Палио получал красивый шелковый стяг, отделанный дорогими мехами. Римляне называли его «паллиум», поэтому скачки стали называться «Палио». Смотри, - указал он тростью на знамена, развешанные по стенам.
– Всякий раз, когда наша контрада побеждает в Палио, коллекция пополняется новым палио. Самым старым около двухсот лет.

–

 Значит, призовых знамен четырнадцатого века у вас нет?

–  Нет!
– Пеппо энергично покрутил головой.
– Это очень, очень особенная вещь. Понимаешь, в прежние времена победитель Палио, получив стяг, шил из него себе одежду и носил в знак триумфа, поэтому они не сохранились.

–  Тогда палио должно что-то стоить, - настаивала я.
– Раз уж оно уникально.

–  Мани-мани-мани, - насмешливо пропел кузен.
– Помешались все на деньгах. Как ты не понимаешь, это же история Сиены!

Энтузиазм Пеппо резко контрастировал с моим мрачным настроением. Судя по всему, я рисковала жизнью ради старого ржавого ножа и выцветшего флага. Да, палио - бесценный, почти магический артефакт для сиенцев, но, к сожалению, за пределами Сиены это совершенно пустяковая старая ветошь.

–  А нож?
– спросила я.
– Вам случалось видеть такие прежде?

Пеппо вновь подошел к столу и взял в руки мою находку.

–  Это, - сказал он, вытягивая из ножен ржавый клинок и рассматривая его при свете люстры, - кинжал. Очень удобное оружие.
– Очень внимательно изучив гравировку, он кивнул, словно теперь ему все стало ясно.
– Орел! Ну конечно! Кинжал, спрятанный вместе с палио в 1340 году! Все-таки я дожил до этого дня. Почему он мне никогда не показывал? Значит, знал, что я скажу - эти сокровища принадлежат всей Сиене, а не только Толомеи.

–  Пеппо… - Я потерла лоб.
– Что мне со всем этим делать?

Он посмотрел на меня странно отсутствующим взглядом, словно видел перед собой не меня, а события далекого 1340 года.

–  Помнишь, я говорил, твои родители считали, что Ромео и Джульетта жили здесь, в Сиене? О Палио 1340 года ходило много слухов. Говорили, что палио исчезло - вот это самое - и что во время скачек погиб наездник. Еще говорили, что в том Палио участвовал Ромео. Я думаю, это его кинжал.

Любопытство, наконец, пересилило мое разочарование.

–  И он победил?

–  Не уверен. Некоторые говорят, что он-то и был тем участником, который погиб. Но помяни мои слова… - Пеппо взглянул на меня, прищурившись.
– Марескотти сделают все, чтобы прибрать кинжал к рукам.

–  Вы имеете в виду потомков рода Марескотти, которые сейчас живут в Сиене?

Пеппо пожал плечами.

–  О палио можно судить по-разному, но кинжал принадлежал Ромео. Видишь гравировку в виде орла на эфесе? Можешь представить, какое это сокровище для клана?

–  Значит, я должна это вернуть…

–  Нет!
– Лихорадочный блеск в глазах кузена моментально сменился совершенно здравой жадностью коллекционера.
– Ты должна оставить это здесь! Это сокровище принадлежит всей Сиене, а не только контраде Орла и Марескотти. Ты очень хорошо сделала, что принесла это сюда. Нужно известить магистраты - пусть решают, как поступить. А пока я положу это в сейф, подальше от света и воздуха.
– Он принялся благоговейно складывать знамя.
– Обещаю тебе, я прослежу за их сохранностью. Сейф у нас надежный.

–

 Но мои родители оставили это мне… - попробовала я возразить.

–  Да-да-да, но это не должно принадлежать одному человеку. Не волнуйся, магистраты все уладят.

–  Но как же…

Пеппо строго взглянул на меня.

–  Я твой крестный отец. Ты мне что, не доверяешь?

IV.II

Скажи, могла б его ты полюбить?

На празднике у нас он нынче будет.

Сиена, год 1340-й от Рождества Христова

Канун Успенья Богородицы в Сиене почитали не меньше рождественского сочельника. Маэстро Амброджио думал о том, что на завтрашней вечерне Сиенский собор, обычно темный, будет сиять светом тысяч обетных свечей, некоторые весом больше сотни фунтов, а по центральному нефу мимо золоченого алтаря пройдут представители каждой контрады, чтобы благоговейно почтить блаженное успенье покровительницы Сиены и ее чудесное вознесение.

Завтра, на Успенье, в городском соборе будет мерцать целое море дрожащих язычков пламени. Из окрестных городов и селений тоже прибудут люди, чтобы отдать дань уважения Пресвятой Деве. Каждый год пятнадцатого августа по закону от них требуется жертвовать четко указанное количество восковых свечей на алтарь небесной владычицы Сиены, и городские чиновники прямо в соборе ведут строгий учет, проверяя, чтобы каждый вассальный город или поселок принес положенную дань. То, что собор и без того сиял ярче солнца от свечей, пожертвованных благочестивыми сиенцами, лишь подчеркивало хорошо известную приезжим истину: Сиена - чудесный город, благословленный всемогущей Богоматерью, и членство стоит взносов.

Маэстро Амброджио всегда предпочитал канун праздника пышной дневной процессии. Что-то волшебное происходило с людьми, несущими свет во мрак: огонь передавался их душам, и если присмотреться, в глазах прихожан можно увидеть отблеск чуда.

Но сегодня он не мог, как обычно, участвовать в процессии. С тех пор как маэстро начал писать большие фрески и палаццо Публико, сиенские магистраты обращались с ним как с ровней - каждому хотелось остаться в памяти потомков в самом лучшем виде. Поэтому, художник восседал на тесном подиуме вместе с Советом Девяти - магистратами, ведавшими городской казной, капитаном войны и капитаном народа [31] . Единственным утешением служило то, что «высота положения» позволяла лучше разглядеть музыкантов в алых костюмах, барабанщиков, знаменосцев с эмблемами контрад, священников в шелковых облачениях и горожан, явившихся поблагодарить божественную владычицу, распростершую свой покров над Сиеной.

Ошибиться было невозможно - семейство Толомеи возглавляло процессию от контрады Святого Христофора. Разодетые в пурпур и золото - цвета своего герба, - мессир Толомеи с супругой шли по центральному нефу к золотому алтарю с величием королевской четы, шествующей к трону. За ними шли члены семьи Толомеи, и маэстро Амброджио сразу заметил среди них Джульетту. Хотя ее волосы были спрятаны под голубым, цвета непорочности и величия Пресвятой Девы, шелком, а лицо освещала лишь маленькая восковая свеча в молитвенно сложенных руках, красота девушки сияла, затмевая все вокруг, даже богатое приданое ее кузин.