Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
– Да, это Замор. Иди, иди дальше.
– Пустая гостиная, роскошно обставленная… Над дверьми карнизы в виде богинь и амуров.
– В гостиной никого нет?
– Никого.
– Идем дальше!
– Мы сейчас в восхитительном будуаре; стены обтянуты атласом с вышитыми на нем цветами, они будто живые…
– Там тоже никого?
– Нет, какая-то женщина лежит на софе.
– Как она выглядит?
– Погоди…
– Не кажется ли тебе, что ты ее уже где-то видела?
– Да, я видела ее здесь – это графиня Дю Барри.
– Верно,
– Думает о тебе, Бальзамо.
– Обо мне?
– Да.
– Так ты можешь читать и в ее мыслях?
– Да, потому что, повторяю, она думает о тебе.
– А по какому поводу?
– Ты ей кое-что обещал.
– Да. Что именно?
– Ты обещал дать ей волшебную воду, какую Венера, желая отомстить Сафо, дала Фаону.
– Верно, совершенно верно! Ну, и до чего она додумалась?
– Она принимает решение.
– Какое?
– Погоди… Она протягивает руку к колокольчику, звонит, входит еще одна женщина.
– Брюнетка? Блондинка?
– Брюнетка.
– Высокая? Маленькая?
– Маленького роста.
– Это ее сестра. Послушай, что она ей скажет.
– Она приказывает заложить карету.
– Куда она собирается отправиться?
– Сюда.
– Ты в этом уверена?
– Так она говорит. И ее приказание исполнено. Я вижу лошадей, экипаж… Через два часа она будет здесь. Бальзамо упал на колени.
– Если через два часа она в самом деле будет здесь, – воскликнул он, – мне останется лишь просить Бога, чтобы он пощадил меня и не отнимал у меня мое счастье!
– Бедный друг! – прошептала она. – Так ты боялся?.. Чего же тебе было бояться? Любовь, без которой физическое состояние было бы несовершенным, оказывает влияние и на душевное. Любовь, как всякая созидательная страсть, приближает к Богу, а от Бога исходит свет.
– Лоренца! Лоренца! Я теряю голову от радости! Бальзамо уронил голову молодой женщине на колени.
Бальзамо ждал еще одного доказательства, чтобы окончательно убедиться в полноте своего счастья.
Таким доказательством должен был стать приезд графини Дю Барри.
Два часа ожидания пролетели незаметно; Бальзамо потерял счет времени.
Вдруг молодая женщина вздрогнула; она держала руку Бальзамо в своих руках.
– Ты все еще сомневаешься, – проговорила она, – и хотел бы знать, где она находится в эту минуту?
– Да, – отвечал Бальзамо, – ты угадала.
– Ее лошади во весь опор мчатся по бульвару, карета уже близко, она сворачивает на улицу Сен-Клод; графиня останавливается перед дверью.., звонит…
Комната, где они находились, была расположена в глубине особняка, и туда не доносился стук медного молотка в Ворота.
Однако, привстав на одно колено, Бальзамо прислушивался.
Два звонка Фрица заставили его подскочить; два звонка, как помнит читатель, означали важный визит.
– Так это правда! – воскликнул он.
– Поди и убедись в атом сам, Бальзамо, только возвращайся скорее!
Бальзамо
– Позволь мне проводить тебя до лестницы, – попросила Лоренца.
– Идем!
Оба опять пришли в оружейную комнату.
– Ты никуда отсюда не уйдешь? – спросил Бальзамо.
– Нет, я буду тебя ждать здесь. Не беспокойся: любящая тебя Лоренца совсем не похожа на ту, которой ты боишься. И потом…
Она замолчала и улыбнулась.
– Что? – спросил Бальзаме.
– Разве ты не умеешь так же читать в моих мыслях, как я читаю в твоих?
– Увы, нет!
– Прикажи мне заснуть до твоего возвращения, прикажи мне неподвижно лежать на софе, и я буду лежать и спать.
– Пусть будет по-твоему, дорогая Лоренца: засыпай и жди меня.
Борясь со сном, Лоренца в последнем поцелуе прижалась губами к губам Бальзамо; покачиваясь, она пошла к дивану и, падая, прошептала:
– До скорой встречи, мой Бальзамо, до встречи!
Бальзамо помахал ей рукой; Лоренца уже спала.
Она была так чиста, так хороша: ее длинные волосы были распущены, губы приоткрылись, раскраснелись щеки, глаза затуманились; Бальзамо вернулся к дивану, взял ее за руку, прикоснулся губами к плечу и шее, не осмеливаясь поцеловать ее в губы.
Снова раздались два звонка: то ли дама теряла терпение, то ли Фриц опасался, что хозяин не слышал его условного знака.
Бальзамо бросился к двери.
Едва притворив за собой дверь, он в другой раз услыхал поскрипывание, похожее на то, которое слышал раньше. Он снова отворил дверь, огляделся, но ничего не заметил.
Бальзамо прикрыл дверь и поспешил в гостиную, не испытывая при этом ни беспокойства, ни страха, ни предчувствия и унося в своем сердце рай Бальзамо заблуждался: не только любовь тяготила Лоренцу, не только от любви стало прерывистым ее дыхание.
Она погрузилась в сон, похожий на летаргию или, скорее, на смерть.
Лоренца грезила; словно в кошмаре, она увидела, как в надвигавшейся темноте от дубового потолка отделился круглый витраж и стал медленно и плавно опускаться на пол со страшным свистом; ей казалось, что она вот-вот задохнется, раздавленная надвигавшимся люком.
Наконец она будто во сне заметила, что из этом подъемном окне зашевелилось что-то бесформенное, как Калибан в «Буре»: это было чудовище с человеческим лицом, старик, у которого живыми были только глаза и руки; он не сводил с нее жутких глаз и тянул к ней высохшие руки.
Бедная девушка стала извиваться, тщетно пытаясь убежать, не догадываясь об угрожавшей ей опасности, не чувствуя ничего, кроме прикосновения лап, вцепившихся в ее белое платье, приподнявших ее над софой и перенесших на подъемное окно. Затем люк стал медленно подниматься к потолку с отвратительным металлическим скрежетом, а из мерзкой пасти чудовища в человеческом обличье вырвался демонический, леденящий душу хохот. Старик уносил свою жертву, а она так ничего и не почувствовала.