Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
– Он в очень скверных отношениях с Дю Барри, которого я встретил у тебя, когда так неловко явился с визитом.
– Мне это известно, поэтому-то я и не министр.
– Ну вот еще!
– Можешь не сомневаться, друг мой!
– Ты отказался от портфеля, чтобы доставить удовольствие моему сыну?
– Если я тебе скажу правду, ты не поверишь; он тут ни при чем. Я отказался потому, что требования семейки Дю Барри начинались с изгнания твоего сына, и не известно еще, какими бы нелепостями они могли закончиться.
– Так ты поссорился
– И да, и нет: они меня боятся, я их презираю, – они это заслужили.
– Это благородно, но неосторожно.
– Почему ты так думаешь?
– Графиня в фаворе.
– Скажите, пожалуйста!.. – презрительно уронил Ришелье.
–Как ты можешь так говорить!
– Я говорю как человек, чувствующий шаткость положения Дю Барри и готовый, если понадобится, подложить мину в подходящее место, чтобы разнести все в клочья.
– Если я правильно понял, ты оказываешь услугу моему сыну, чтобы уколоть семейство Дю Барри.
– В большой степени – ради этого, твоя проницательность тебя не подвела; твой сын служит мне гранатой, я хочу поджечь с его помощью… А кстати, барон, нет ли у тебя еще дочери?
– Есть…
– Молодая?
– Ей шестнадцать лет.
– Хороша собой?
– Как Венера.
– Она живет в Трианоне?
– Так ты с ней знаком?
– Я провел с ней вечер и целый час проговорил о ней с королем.
– С королем? – вскричал Таверне; щеки его пылали.
– С королем.
– Король говорил о моей дочери, о мадмуазель Андре де Таверне?
– Он с нее глаз не сводит, дорогой мой.
– Неужели?
– Тебе это не по душе?
– Мне?.. Ну что ты!.. Напротив! Король оказывает мне честь, глядя на мою дочь.., но…
– Но что?
– Дело в том, что король…
–..распущен? Ты это хотел сказать?
– Боже меня сохрани дурно отзываться о его величестве; он имеет право быть таким, каким ему хочется быть.
– В таком случае что означает твое удивление? Неужели ты мог вообразить, что король не будет влюбленными глазами смотреть на твою дочь? Ведь мадмуазель Анд-ре – само совершенство!
Таверне ничего не ответил. Он пожал плечами и глубоко задумался. Ришелье следил за ним испытующим взглядом.
– Что же! Я догадываюсь, о чем ты думаешь, – продолжал старый маршал, подвигая свое кресло поближе к барону. – Ты думаешь, что король привык к дурному обществу.., что он якшается со всяким сбродом, как выражаются у Поршеронов, и, следовательно, не станет заглядываться на благородную девицу, полную целомудренной чистоты и невинной любви, что он не заметит это сокровище, полное грации и очарования… Ведь он способен только на непристойные разговоры, пошлые подмигивания да ухаживания за гризетками.
– Решительно, ты великий человек, герцог.
– Почему?
– Потому что ты все верно угадал, – молвил Таверне.
– Однако признайтесь, барон, – продолжал Ришелье, – давно пора нашему властелину перестать заставлять нас, знатных господ, пэров и друзей короля Франции,
– Совершенно верно! – прошептал Таверне. – Теперь мне понятно, что при дворе нет достойных людей из-за новых порядков.
– Раз нет королевы, нет и женщин. Раз нет женщин, нет и придворных. Король содержит гризетку, и на троне теперь восседает простой народ в лице мадмуазель Жанны Вобернье, парижской белошвейки.
– Да, правда, и…
– Видишь ли, барон, – перебил его маршал, – если бы сейчас нашлась умная женщина, желавшая править Францией, для нее нашлась бы прекрасная роль…
– Понятное дело! – с замиранием сердца проговорил Таверне. – К сожалению, место занято.
– Прекрасная роль нашлась бы для женщины, – продолжал маршал, – у которой не было бы таких пороков, как у этих шлюх, однако она должна была бы обладать ловкостью, быть расчетливой и осмотрительной. Она могла бы так высоко взлететь, что о ней продолжали бы говорить даже тогда, когда монархия перестанет существовать. Ты не знаешь, барон, твоя дочь достаточна умна?
– Она очень умна, у нее много здравого смысла.
– Она так хороша собой!
– Ты правда так думаешь?
– Да, она обладает сладострастным очарованием, которое так нравится мужчинам. Вместе с тем она до такой степени добра и целомудренна, что внушает уважение даже женщинам… Такое сокровище надо беречь, дружище!
– Ты говоришь об этом с таким жаром…
– Я? Да я от нее без ума и хоть завтра женился бы на ней, не будь у меня за плечами семидесяти четырех лет. Однако хорошо ли она там устроена? Окружена ли она роскошью, как того заслуживает прекрасный цветок?.. Подумай об этом, барон. Сегодня вечером она одна возвращалась к себе, не имея ни камеристки, ни охраны, только в сопровождении лакея ее высочества, освещавшего ей фонарем дорогу: она была похожа на прислугу.
– Что же ты хочешь, герцог! Ведь ты знаешь, что я небогат.
– Богат ты или нет, дорогой мой, у твоей дочери должна быть по крайней мере камеристка. Таверне вздохнул.
– Я это и сам знаю, – согласился он, – камеристка ей нужна, вернее, была бы нужна.
– Ну и что же? Неужели у тебя нет ни одной? Барон не отвечал.
– А эта миленькая девчонка? – продолжал Ришелье. – Она тут недавно вертелась… Хорошенькая, изящная, клянусь честью.
– Да, но…
– Что, барон?
– Ее-то я как раз и не могу послать в Трианон.
– Почему же? Мне, напротив, кажется, что она отлично подойдет; она будет прекрасной субреткой.