Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1.
Шрифт:
– Кстати, о хересе! Как вы к нему относитесь, сэр Артур? Точнее сказать, к его вкусу?
– Более чем благосклонно, дорогой сэр Горацио! – откликнулся собеседник, пожилой мужчина с короткой, располагающей к апоплексии шеей, и непомерно большим носом на красном лице. – Действия этого petite caporal в Испании не нанесли ущерба вашим подвалам?
– Его флот сам с энтузиазмом восполняет мои запасы.
– Весьма благоразумно с их стороны.
– Конечно. Степень благоразумия капитанов купеческих судов напрямую зависит от количества нацеленных на них пушек.
– Кроме…
– Да,
– И опасны как медведи!
– Я бы не был так пессимистичен и категоричен, сэр Артур. Слава русской армии как противника сильно преувеличена. Да, одержанные в прошлом победы… но над кем? Их противниками были турки да дикие персы!
– Но шведы? Но Пруссия?
– Когда это было? Даже не смешно.
– А французы? Наполеоновы генералы…
– Ах, оставьте! Какие генералы? Возомнившие о себе вчерашние булочники, аптекари и сапожники, ещё недавно не знавшие с какой стороны заряжается пистолет.
– Может быть, может быть… – с сомнением протянул краснолицый. – Но если русские разучились воевать, то что обозначают наши трёхнедельные эволюции вблизи фортов Кронштадта, обошедшиеся в три фрегата и один линейный корабль? Пусть шведские, но тем не менее… Чьим неумением это можно объяснить?
Первый из собеседников совершенно непочтительно забросил ногу за ногу и подпёр подбородок единственной рукой, поставив локоть на колено. Его лицо, бледное от природы, медленно налилось краской гнева. Впрочем, голос, стал спокойнее и бесстрастнее:
– Это объясняется, сэр Артур, скверным командованием сухопутными силами, посланными взять русскую столицу. Именно взять, а не штурмовать, так как те несколько полков, оставшихся в Петербурге, нельзя считать серьёзной силой, способной к сопротивлению. Благоприятнейший момент! Но что же мы видим?
– Вы меня обвиняете?
– Боже правый, конечно же нет! Мы не в парламенте, поэтому я лишь отвечаю на ваш вопрос. Ответьте и вы – где сейчас двенадцать тысяч человек и примерно столько же шведов? Молчите?
– Они сражаются, сэр Горацио!
– Это всё, что знает командующий десантом? Теперь второй вопрос – с кем они сражаются? По нашим сведениям, в городе не более десяти тысяч русских солдат.
– Но…
– Именно, сэр Артур!
Контр-адмирал Артур Филлип достал платок и промокнул пот. Чёрт побери, угораздило же на старости лет получить командование над сухопутными крысами!
– Я немедленно отправляюсь…
– К чему такая спешка? – Нельсон снова излучал радушие и любезность. – Мы же собирались выпить хересу, не правда ли?
Минька Нечихаев считал, что им несказанно повезло сегодня, и из всех изб в Воронино аглицкий генерал выбрал именно его дом. Не совсем его, конечно, но отчим Касьян Нечихай так давно перестал быть чужим, что… Тут в Минькиных знаниях зиял изрядный пробел, потому что родного отца он не помнил, и сравнивать было не с кем.
А англичане… да оне почти как люди, вот ей-богу! Всего лишь из дому переселили в хлев, но самих пальцем не тронули. Даже бабку Евстолию, которая лет пять с печи не слезала, просто
В хлеву тихо и пусто. Пусто от того, что поросей тоже забрали. А тихо… перепуганная Дашутка, младшая сестрёнка, против всякого обыкновения не хнычет, только глазёнками забавно хлопает да озирается непонятливо. Третье лето ей ишшо – глупая совсем. Самому-то Мишке опосля Троицы в аккурат десять стукнуло – мужик совсем, хотя и худосочный.
– Как же без коровы-то? – мать перебирала побелевшими пальцами край передника. Вот-вот взвоет дурным бабьим голосом, начнёт причитать так, что лучше бы умереть, но только не слышать.
– Цыц, дурища! – обычно смирный и неразговорчивый Касьян отвесил жене хорошего леща. – Заткнись! Пойдем-ка, Михайло, потолкуем кое о чём.
Отчим с опаской выглянул из приоткрытой двери, остерегаясь чужих ушей. Хотя англичане человеческих языков не знали, но мало ли чего – бережёного Бог бережёт. Во дворе никого, лишь у избы мается бездельем свирепого вида часовой с ружьём. У-у-у, иродово отродье!
– А не сходить ли тебе, Миша, за грибами?
– Куда? – удивился парнишка. – Сушь третью седьмицу стоит, какие же сейчас грибы?
– А ты на болотце вдоль Змеиного ручья посмотри.
Минька недоверчиво покачал головой и поскрёб в затылке. Вот это да, сколько себя помнил, всегда запрещали туда ходить, а тут сам посылает!
– Боишься?
– Я? – возмущение захлестнуло парнишку. – Да я, между прочим, уже два раза… ой!
– Бывал, значит? – не вопрос, скорее утверждение. – Дашку с собой заберёшь. Понял?
– Чего не понять-то? Заберу.
– И это, Миш… – голос отчима дрогнул. – Удочки с собой ещё захвати, мало ли заночевать придётся, хоть уклеек в Вороньей речке наловишь. Всё не с пустым брюхом.
– Тута всего четыре версты.
– А я сказал – придётся заночевать!
Уходили из деревни огородами – очень уж отчим просил не попадаться солдатам на глаза. Дашка, несмотря на малый возраст, терпеливо перенесла ползанье по огуречным грядкам, перелезание через плетень, даже когда в заросли крапивы попали, и то не заревела. Не зря Минька показал её сберегаемого с самого Рождества леденцового петушка на палочке, и посулил отдать целиком за хорошее поведение.
Прихваченное лукошко, будь оно неладно, мешало ползать и лазать, но там кусок хлеба, две репки, и моток лесы из конского волоса. И величайшая для каждого мальчишки драгоценность – настоящий железный крючок. Не приведи Господь иноземцам на глаза попасться – обыщут и отберут сразу же. И откуда нехристей привалило? Куда ни глянь, всюду они. И много-много! Сам Минька умел считать только до сотни, но этих сотен тут видимо-невидимо. Пять, а может и все восемь. Кто-то прямо на костре ворованных поросей жарит, кто-то складывает на телеги связанных по ногам овец, иные просто сидят и гогочут, передавая друг дружке большие глиняные кружки. Не иначе у кого-то брагу отняли.