Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1.
Шрифт:
– Не боись, – обнадёжил солдат. – Вернейшее средство есть, даже антонов огонь останавливает. Хм… иногда.
– Так это оно французским сыром воняет?
– Зачем сыром? Обычная просушенная и перетёртая плесень из-под банного пола. Земляк из Галицкого полка посоветовал. Не, таперича из Лукояновского… или Волынского? Тьфу! Полк один, а названия каждый месяц разные.
Ефимыч не зря плюётся – я и сам запутался в постоянных переименованиях. Зато в Лондоне и Париже наверняка сломали голову, пытаясь объяснить четырёхкратное увеличение численности русской
– Ну вот и всё! – солдат вытер руки остатками моей рубашки. – Сейчас ещё перевяжем.
– Подштанники снимать?
– Полотно есть чистое. И вот это! – вытащил из-за голенища плоскую фляжку, подбросил её, и засунул обратно. – Обезболивающее попозже.
– Что же ты, ирод, раньше молчал?
– А оно мне надо, пьяного тебя ворочать?
– В Сибирь сошлю.
– Ну и сошлёшь, – согласился Ефимыч. – Чай там тоже люди живут.
Вот так вот! Пугаешь-пугаешь человека, а он всё никак не пугается. И дело даже не в том, что такой бесстрашный – просто не чувствует за собой каких-либо прегрешений. Чисто серафим шестикрылый! А кажущаяся грубость и не грубость вовсе, а напротив, высшая степень доверия. К царю, как и к Богу, на Руси на Вы не обращаются. То есть, обращаются, конечно, но ощущается в этом какая-то искусственность, привнесённая чуждой культурой. Не от души идут все официальные величания.
– А одёжку придётся выкинуть, – старый солдат закончил мотать бинты и отпихнул ногой мешающий кафтан. – И красный цвет нонеча не в моде – живо пулю схлопочешь. Погоди-ка…
Достал из ранца гимнастёрку, ещё не получившую таковое название, а именовавшуюся попросту "павловской рубахой".
– Спасибо, Ефимыч.
Тот неожиданно смутился и вместо ответа сунул флягу. Ладно, не хочет принимать устную благодарность, получит её письменным указом. Что там у нас полагается за спасение жизни государя-императора?
Зараза… левая рука совсем не поднимается…
– Помоги.
Общими усилиями кое-как натягивает через голову тесную гимнастёрку, которая тут же намокает от проступившей сквозь бинты крови. А фляжку так и не выпустил? Ну-ка… хорошо пошла! Ещё глоточек…
– Будешь?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество! Субординация не дозволяет!
Вот оно что! Я же опять в мундире, значит уже не раненый боевой товарищ, а строгий командир, каковому невместно распивать водку с подчинёнными. Тьфу! Наизобретал тут философских теорий… отец народа, понимаешь. Дурак ты, Павел Петрович. В смысле, я дурак.
Два часа спустя.
– И охота тебе, мсье Теодор, так себя мучить? – красногвардеец Иван Лопухин отвлёкся от чистки винтовки и насмешливо посмотрел на Фёдора Толстого, с самой страдальческой миной пытающегося соскоблить недельную щетину тупой бритвой. – Горло только не перережь, а то горничные шибко ругаться будут.
– А это он, Ваня, твоей сестрице пытается понравиться, – вмешался карауливший у окна капитан Тучков. – Ты бы видел его глаза во время перевязки!
– Всё было не так, Александр
– Не так? – Лопухин в задумчивости почесал кончик носа. – Сегодня руку перевязывала, завтра… Знаешь что, друг Фёдор… об одном прошу – постарайся, чтобы в моём доме тебя не ранили в задницу.
– Как тебя – в моём?
– Да, но я же не пытался привлечь к осмотру юных девиц.
– Зато пожар устроил.
– Фи, Теодор, какой ты грубый! Кто виноват, что там две роты шотландцев на ночлег расположились? Тем более, кое-кто вовсе не возражал против поджога.
– Матушке этот дом всегда казался слишком вульгарным, – Толстой отложил бритву и скептически осмотрел отражение в зеркале. – Ваня, ваше сиятельное семейство намерено уморить голодом защитников Отечества?
– Берегите фигуру, mon cher ami Теодор! – хмыкнул Лопухин. – Да не переживай, сейчас узнаю.
Он повесил винтовку на плечо, охнул от неловкого движения, и вышел из залы, чуть припадая на правую ногу, раненую в самой что ни на есть верхней её части. Война войной, но и про плотный ужин забывать не стоит – одной ратной славой сыт не будешь.
– Насчёт вина распорядись! – крикнул вслед отец Николай.
– Мне казалось, вы коньяк предпочитаете, батюшка, – заметил Тучков.
– Вообще-то водку, но в ваших дворцах к какой только гадости не приучишься. Блудницы вавилонские, прости Господи!
Бывший штрафной батальон, а ныне Красная Гвардия, вот уже две недели как уподобился цыганскому табору и кочевал по Санкт-Петербургу. В правильные бои не вступали, предпочитая действовать из засад, стрелять в спину, уничтожать с дальнего расстояния неприятельских офицеров и артиллеристов. Нельзя сказать, что эта тактика сразу пришлась всем по душе – пагубное заблуждение о правилах благородной войны слишком глубоко пустило корни. Пришлось выкорчёвывать подручными средствами.
Не понадобилось ничего придумывать и произносить пламенные речи – отец Николай просто привёл красногвардейцев в церковь, в которой пытались укрыться от англичан смольнянские воспитанницы. И более никаких вопросов ни у кого не появлялось.
– Господа, прошу к столу! – Лопухин появился в сопровождении лакея, вооружённого сразу двумя старинными фузеями. – За обстановкой на улице присмотрят и без нас.
– Не извольте беспокоиться, в лучшем виде сделаю! – от энергичных кивков напудренный парик съехал добровольцу на нос. – А где тут нужно нажимать, чтобы стрельнуло?
Поужинать так и не успели. Едва только начали рассаживаться за столом, как из покинутой залы послышался оглушительный грохот выстрела. За ним, почти сразу же, второй. Капитан Тучков подхватил винтовку, небрежно брошенную было на диван у камина, и первым выскочил из столовой.
– Что происходит?
– Там! – лакей дрожащей рукой показал за окно.
– Вот гады! – отец Николай, отпихнувший незадачливого часового, выглянул и тут же убрал голову. – В соседнем доме кого-то из наших прижали. Как вчера…