Эддлтонское проклятие
Шрифт:
— Бог ты мой! — воскликнул я. — Это больше смахивает на колдовство, чем на подлинную науку.
— Уверяю вас, они все — первоклассные ученые, Ватсон. Мне пришло в голову, что при дальнейшем расследовании можно принять как допущение, что они правы и что строители нашего кургана спрятали внутри него урановую смолку или нечто в этом роде.
Он ненадолго умолк, а затем продолжил:
— Такая гипотеза объясняет первые факты, попавшие нам в руки. Но как насчет болезни? Мистер Эдгар дал ответ и на это. У него есть явные доказательства того, что бронзовый ларец ночью кто-то открывал. А мутные снимки Эдгара
— Господи помилуй! — вскричал я. — Да, теперь я начинаю понимать. На всех, кто приближался к этой штуке, она оказала какое-то воздействие, но у него-то она просто лежала под кроватью, на которой он спал.
Я содрогнулся, представив себе, как бедняга храпит, а в это время зловредные частицы, о которых рассказал Холмс, час за часом незаметно проникают в его тело.
— Совершенно верно, Ватсон. Я говорил, что в ходе нашего расследования мы столкнулись с преступлением, но оно заключало в себе и ужасную кару. Увы, присутствие вредоносного вещества в «Козле и сапогах» повинно во многих смертях и других печальных событиях, хотя нужно отметить, что оно сослужило добрую службу миссис Хенти и юной Мэри. Очевидно, влияние этого излучения не всегда отрицательно, и, если мои друзья на континенте научатся им управлять, это может принести много пользы.
— Если оно способно разрушить злокачественную опухоль, то польза будет неоценима, — признал я. — Но почему сэр Эндрю умер от его воздействия и почему снег по-прежнему не лежит на Черном кургане? Там еще что-то осталось?
Холмс покачал головой.
— Видимо, сэр Эндрю узнал о преступлении сына, когда заглянул в сундучок покойного. Чтобы избавить умершего сына от нового позора, он спрятал роковой сосуд — вероятно, в очень надежном месте, ибо его содержимое начало действовать на ученого лишь через десять лет. Вероятно, тогда-то он и понял смысл покрывавших ларец рисунков. Они заключали в себе предостережение, которому никто не внял. Сэр Эндрю не мог допустить, чтобы смертоносный сосуд погубил и других. Его заметки доказывают: в конце концов он понял причину гибели сына. Кроме того, благодаря его записям я догадался, как он придумал обезопасить вещество. Подтверждением стала оправка.
— Оправка? — переспросил я. — Какая еще оправка?
— То деревянное приспособление, Ватсон, которое мы видели у него в мастерской. Жестянщики используют этот инструмент для придания листовому свинцу нужной формы, а кротовым мехом, пропитанным салом, они протирают сочленения и швы свинцовых труб и емкостей. Скорее всего, сэр Эндрю вспомнил, что бронзовый ларец изнутри устлан свинцом. По-видимому, он заключил, что этот металл в какой-то степени задерживает лучи, испускаемые урановой
— Согласен, это очень логично, — признал я. — Но для меня все равно несколько умозрительно.
— Умозрительно! — фыркнул мой друг. — Я сложил картину из слов свидетелей, у которых нет причин лгать, добавив к ним лишь недоказанную, но совершенно правдоподобную теорию, выдвинутую рядом выдающихся ученых. При нехватке фактов, Ватсон, разрешается строить гипотезы, если только они не противоречат существующим фактам. Похоже, мое применение их теории обеспечит Кюри и его коллег новыми данными. Кстати, Ватсон, я вынужден просить вас не публиковать рассказ об этом случае — хотя бы потому, что публикация может преждевременно разгласить идеи моих французских друзей и лишить их заслуженного триумфа. Впрочем, я сам должен написать Кюри об этой необычайной истории.
Признаюсь, что я и не собирался обнародовать рассказ об «эддлтонском деле». Нет, я не подвергал сомнению рассуждения Холмса, но не мог избавиться от подозрения, что они слишком уж отвлеченны и бездоказательны.
Холмс написал леди Синтии и доктору Лири, заверив их, что эддлтонский недуг больше не вернется, а затем — Эдгару, разъяснив его вполне понятную ошибку. Честный джентльмен тотчас поместил в газетах сообщение, где подчеркивал, что в свете только что полученных сведений он целиком и полностью отказывается от любых обвинений, которые предъявлял сэру Эндрю Льюису.
После эддлтонской трагедии миновало двадцать пять лет, и наука существенно продвинулась вперед. Я должен извиниться перед моим другом за то, что усомнился тогда в его идеях. Я приношу эти извинения здесь. Не прошло и двух лет с тех пор, как Холмс излагал мне свои соображения, когда Беккерель получил доказательства эманации урановой руды. Он утверждал, что эта эманация оказывает воздействие на фотопластинки. Мария Склодовская (или Кюри — под этим именем она теперь широко известна) выяснила, что урановая смолка содержит нечто, испускающее «лучи Беккереля» интенсивнее, чем сам уран. В результате она открыла радий, применение которого в медицине спасло бесчисленное множество жизней. Беккерель и супруги Кюри вполне заслуженно получили Нобелевскую премию за свои усилия по обращению природной аномалии на пользу человечеству, и мне представляется, что мой друг Шерлок Холмс также заслуживает признания, ибо он, пожалуй, стал первым, кто применил их теории на практике.
Ныне ученые отлично разбираются в смертоносных свойствах «лучей Беккереля». Теперь мы понимаем, какие опасности таят в себе эти лучи. В отличие от наших первобытных предков мы не должны бояться, что этому гибельному излучению когда-нибудь беспечно позволят вырваться в наш мир.