Эдем. Трилогия
Шрифт:
Впервые Керрик промолчал: ему нечего было ответить на слова Саноне. Неужели выхода нет? Остаться здесь и умереть… Или бежать далеко-далеко. И встретить там затаившуюся смерть. Не говоря более ни слова, он встал, завернулся в плащ из оленьей кожи и отправился в свою спальню. День был долог, труден, он устал, но заснуть не мог. Лежа во тьме, он искал выход — тропу к спасению, не замеченную никем. Весной придется вызвать Херилака, он вернется вместе с тану. Они нападут на остров, где засели иилане'. Захватят кого-нибудь
…Утро было ясным, солнце грело, свет его рассеял ночные страхи. Керрик чистил апельсин, когда из покрытого листвой бокового прохода появился Саноне. Лицо его страдальчески кривилось, он с трудом волочил ноги. Керрик вскочил, и забытый плод упал на землю.
— Первая… — сказал Саноне. — Как ты говорил, так и началось. Дитя, девчушка, играла возле реки, шип пронзил ее ногу, и она умерла. Мы выкопали копьями растение из земли — оно было всего лишь с мою ладонь — и сожгли его. Но как оно могло попасть сюда, в самую середину города?
— Как угодно. Они могли просто высыпать семена в воду или накормить ими птиц, чтобы они разносили их в своем помете. Они мудры, эти иилане', которые выращивают новое. И когда они делают что-то, то делают хорошо. Предупреди всех, пусть будут осторожны. Или все-таки уйдем?
Саноне словно постарел на его глазах, морщины еще глубже врезались в кожу.
— Не знаю. Сегодня вечером вновь потолкуем. Есть некоторые вещи, которые я могу сделать, чтобы выяснить волю Кадайра. Очень трудно понять, что именно нам следует делать.
Керрик отправился вместе с Саноне поглядеть на обугленные остатки растения, потыкал их палкой.
— Какое маленькое, а шипы словно у взрослого. Нашли еще?
— Мы искали. Пока только это.
— Все должны обмотать ноги кожей. Нельзя прикасаться к неизвестным растениям. Дети постарше должны следить за малышами. И чтобы все держались в одном месте, которое мы будем по утрам тщательно осматривать.
Керрик почувствовал, что голоден, и направился к костру Ненне. Его женщина Матили всегда была рада ему. Она великолепно пекла мясо на угольях, обмазывая его глиной, так что внутри затвердевшей корки оно становилось мягким и сочным. К мясу она подавала на небольших тарелках пасту, сделанную из фруктов, растертых с солью и жгучим перцем, чтобы обмакивать мясо. Это было так вкусно, а теперь он был голоден.
Но, когда он подошел к костру, Матили холодно глянула на него и сделала жест, которого он прежде не видел: ладонь ребром легла на нос между глазами. Он заговорил, но она не ответила и удалилась в комнату, где они с Ненне спали. Это было непонятно, и Керрик хотел было уйти, когда появился Ненне.
— Надеюсь, ты не голоден, Керрик, — мяса нет, — проговорил он, отворачиваясь,
— Что случилось с Матили? — спросил Керрик. — И почему она сделала так рукой?
Он повторил ее жест. Но, как иилане', он воспринимал жест руки как продолжение движения всего тела, всех конечностей. И, не замечая того, на миг опустил плечи и прикрыл грудь ладонью женским беспомощным жестом, даже расставил ноги, как это делала Матили. Всего этого вихляния телом Ненне не понял, как не понимал многого в Керрике. И все это ему не понравилось, хотя свои чувства он решил держать при себе. Нужно все сказать Керрику, он должен понять.
— Идем, я попытаюсь тебе объяснить.
Они зашли под деревья, чтобы их никто не услышал.
— Виной всему твои вчерашние слова. Ты говорил с мандукто, кричал, и тебя слышали. Матили передали твои слова. Этим жестом глупые женщины отгоняют Карогниса прочь.
Керрик был озадачен.
— Мои слова… Карогнис… не понимаю.
— Карогнис зол, злы мургу, и взгляд его не должен падать на нас, чтобы не стряслась беда.
— Но я-то какое отношение имею к Карогнису?
— Некоторые говорят, что Карогнис разговаривает твоим языком. Твои слова о Кадайре услышали. Не нужно было их говорить.
Керрик посмотрел на мрачное лицо Ненне и понял, что охотник чувствует сейчас то же самое, что и Матили, хотя будет отрицать это. Саску слушали мандукто и понимали их, когда те говорили о живом мире, о том, как Кадайр сотворил его и как познать все в этом мире. В этом они были подобны тану, считавшим живыми не только животных и птиц, но и деревья, и реки… Они знали, кто породил жизнь, и упоминали Ерманпадара с глубочайшим почтением. Керрик всегда забывал об этом, он вырос, не зная строгой веры саску и тану. И попытался объяснить:
— Я говорил в гневе, в страхе. Скажи Матили, что это не я говорил, я вовсе не хотел сказать ничего такого.
— Мне пора.
Ненне повернулся и молча ушел. Теперь было понятно: он верит, как и женщины. Керрик сдержал вспышку гнева: любые слова, сказанные вслед удалявшемуся, только усугубили бы их размолвку. Но он ненавидел их глупость.
Они же просто устузоу…
Да, но откуда взялась эта мысль иилане', которой не должно было быть? Он ведь и сам устузоу, а вовсе не иилане'.
С этой мыслью он пошел в ханане узнать, как поживают самцы. Он был тану, но в этот миг ощущал себя иилане'.
— Скучно, — сказал Надаске' и добавил жест спать-навеки. — Мы все время здесь, но никто не приходит навестить нас. Только раз ты вывел нас погулять на солнце, и это было удовольствие. Но ты больше не делаешь этого, и нам остается только разговаривать между собой. И уже просто не о чем говорить, ведь дни так однообразны. Прежде ты разговаривал с нами, но теперь дела мешают тебе бывать с нами.