Эдичка
Шрифт:
– Еще не хватало в такой холод снимать манто, – заявила она нарочито громко, чтобы ее все слышали.
– Проходите в голубую гостиную, мадам, – сказал все тот же молодой человек. – Там зажжен камин.
Бабушка взяла бокал шампанского и прошла в гостиную. В гостиной горел огонь в огромном камине и было очень тепло. Я огляделся и увидел бабушку Эллу и дедушку Джорджа. Элла была в шикарном бархатном платье темно-василькового цвета и в ожерелье из жемчуга. Когда мы вошли, она как раз объясняла какой-то паре, что сын ее наконец-то женится на англичанке и она этому очень рада. Дедушка Джордж, увидев нас,
– Ой, Эдичка, Барбара, как я рада вас видеть! Не правда ли замечательное место для свадьбы! Барбара, что же вы не снимете манто?
Она даже не удосужилась представить нас своим собеседникам, что было крайне грубо. Дедушка Джордж спохватился и стал нас представлять. Все уставились на меня.
– Ах, это сын жениха, тот самый, – шептались некоторые.
Бабушка презрительно посмотрела на Эллу, не удостоив ее ни единым словом.
Народу в гостиной было не меньше, чем в холле. Дамы в вечерних туалетах, мужчины – в смокингах, у всех в руках бокалы с шампанским, вокруг крутятся студенты с канапе на подносах.
– Опять это стояние, – сказала бабушка. – Терпеть не могу. Пойду лучше сяду.
Она направилась к огромному дивану у камина, но почему-то не села, а продолжала стоять. Когда я подошел к ней, то понял причину. Диван сплошь покрывала собачья шерсть. Наверное, здесь спали собаки. Я посмотрел на даму, только что поднявшуюся с дивана, и увидел, что вся ее спина тоже в собачьей шерсти.
В целом гостиная представляла собой довольно жалкое зрелище.
Обои на стенах были ободранные и в пятнах, они давно утратили первоначальный цвет и из нежно-желтых сделались грязно-серыми. Не спасали даже висевшие по стенам картины. Огромные окна были такие грязные, что едва пропускали свет. В углу стоял большущий черный рояль, уставленный множеством фотографий в серебряных рамах.
Ко мне подбежал незнакомый мальчик.
– Ты кто? – спросил он.
– Я Эдичка.
– А-а, ты сын этого старого жениха. А я Хью, сын хозяйки. Пошли, я тебе что-то покажу.
Мы припустили по длинным коридорам и по каким-то лестницам, пробежали мимо просторного рыцарского зала, в котором стояли накрытые столы. Железные рыцари были задвинуты по углам. Зал был украшен цветами, шарами и лентами.
«Здесь, наверное, будет свадьба», – подумал я.
Мы устремились дальше, и, пока бежали, нас все время преследовал странный запах. Пахло зоопарком. Я точно это могу сказать, папа меня недавно туда водил, и именно так пахло у клеток с носорогами. Только я хотел спросить, чем же это здесь пахнет, как нас окликнула какая-то женщина.
– Хью, бездельник, вечно ты где-то болтаешься, а ну-ка иди сюда! Кто должен развлекать гостей?
– Я и развлекаю. Это наш гость Эдичка.
– А-а, Эдичка. Сын Джорджа. О, как ты на него похож. А я мама Хью. Твоего папу я знаю еще со студенческой скамьи. Ну, дети, бегите, мне сейчас не до вас, я делаю угощение.
Она направилась в огромную, прямо-таки великанскую, кухню, где трудилось много людей. Одета она была довольно экстравагантно. На ней был сильно вытянутый жакет, здоровенный синий передник в белую полоску, ноги обуты в резиновые сапоги, а шею украшало ожерелье из трех нитей жемчуга.
Мы с Хью двинули дальше и скоро оказались
– Наши куропатки и свиньи часто занимают первые места на сельскохозяйственных выставках, – похвастался Хью. – Видишь, сколько наград.
– А зачем вам столько куропаток?
– Ты разве не знаешь, что их яйца – деликатес? Моя мама продает яйца на рынке, а деньги от продажи вкладывает в ремонт нашего дома. Еще у нас есть лошади и ослик-пенсионер, которого отобрали у цыган и спасли от голодной смерти.
– Ой, пойдем смотреть ослика, – предложил я.
– Нет, нам надо на свадьбу твоего папы. Побежали, а то пропустим самое главное.
Мы помчались назад. Я подумал, сколько же нужно продать яиц, чтобы отремонтировать этот дом. Мы услышали, как заиграла музыка.
– Ходу, ходу! – торопил Хью. – Церемония уже началась, ты же должен нести кольца!
Наконец мы достигли зала, украшенного лентами и цветами. В нем рядами стояли стулья, уже занятые гостями. Дамы по случаю торжества надели шляпы самых причудливых форм и расцветок. Каких-только шляп здесь не было – и в виде пчел, и в виде корзинок с фруктами и цветами, обвитых разноцветными лентами и украшенных бантами. Я буквально застыл на месте, глядя на это великолепие.
Тут ко мне подскочил папа.
– Эдичка, ну где тебя носит? Пошли быстрей, я покажу тебе, где ты должен стоять.
Меня поставили на нужное место и вручили поднос с подушечкой, на которой лежали кольца. Кольца были очень красивые, папино скромное, а Маргаритино все в бриллиантах.
Я стоял, не отрывая взгляда от колец. Тут опять грянула музыка, и гости встали. Папа находился на другом конце зала рядом с Джоном, он смотрел на чиновника, который собирался женить папу и Маргариту. Потом он обернулся и уставился на входную дверь. Все гости тоже обратили взоры на дверь.
Как раз в этот момент в зал вплыла Маргарита под руку со своим папашей. К слову сказать, его с большим трудом отыскали где-то в Америке, он там жил с новой семьей. С Маргаритиной матерью он расстался очень давно и поначалу, узнав о свадьбе, не мог понять, какая из четырех его дочерей выходит замуж. На свадьбу он явился со своей пятой женой – высоченной негритянкой, которая работала на телевидении дикторшей и, по словам матери Маргариты, отвлекла внимание от невесты, потому что все глазели на эту черную знаменитость. Она была одета в очень короткое белое платье и крошечную белую шляпку с огромным белым пером, видным отовсюду.
На мой взгляд, так Маргарита была много симпатичней негритянки и выглядела просто великолепно. На ней было прекрасное шелковое платье, подчеркивающее фигуру, белокурые волосы были уложены в затейливую прическу, в которой сверкала маленькая диадема. Плюс пышнейший букет из роз лимонного цвета. Она показалась мне ростом выше обычного, должно быть из-за туфель на высоком каблуке. Она шла по центральному проходу, весело улыбаясь и со всеми раскланиваясь. Естественно, это был ее день, и она держалась на высоте. Папа на ее фоне выглядел каким-то мелким и жалким.