Единая теория всего

Образцов Константин

Саша и Миша долго о чем-то спорили шепотом, но в итоге попытки Миши проявить рыцарское великодушие были отвергнуты, и Саша честно написала о том, что сама подстрелила напарника, уверенная, что ведет огонь по ногам выбежавших из парадной преступников. Миша, кстати, был убежден в том же самом и тоже успел выстрелить пару раз, просто у Саши стрелковые навыки оказались получше. К счастью, пуля прошла через голень навылет, не задев кость.

Неплохой уровень огневой подготовки продемонстрировал и их

непосредственный руководитель: все шестнадцать пуль из табельного «ПМ», выпущенные майором Зубровиным в стену с расстояния примерно пятнадцать метров, уложились в круг диаметром не более десяти сантиметров, что было прекрасным, хотя и бессмысленным результатом. Майор морщился, хмурился, вздыхал и грыз ручку.

– Пиши правду, – посоветовал я. – А там разберемся.

По версии майора, правда заключалась в том, что пивной ларь, этот теперь уже бывший центр культурного притяжения всего квартала, вдруг рухнул, раскрывшись в стороны, как шкатулка с сюрпризом, а из стены за ним вышли «артистка» и «американец». Он вскинул пистолет – и дальше завис в каком-то медленном полусне, почти неосознанно посылая пулю за пулей в то место, откуда они появились, пока не расстрелял обе обоймы. Из ступора его вывели крики и характерный шум рукопашного боя: это на месте, где стояла машина подозреваемых, Отари Гвичия сошелся в неравной схватке с местными забулдыгами.

Отари был единственным, кто не испытал на себе никаких необъяснимых воздействий, зато в полной мере прочувствовал воздействия физические, от кулаков и ботинок представителей антиобщественного элемента. В тот самый миг, когда пресловутый ларек развалился с треском на части, а майор Зубровин потащил из кобуры свой «ПМ», из двери позади Гвичии выскочили трое местных подвыпивших обитателей. Не успел Отари опомниться, как получил по затылку, потом по ребрам, а потом на него навалились все разом, и схватка переместилась в партер. Пистолет Гвичия вытащить не успел, а потому отбивался как мог, пока очнувшийся от своего стрелкового транса Зубровин не подоспел на подмогу и, умело орудуя рукоятью разряженного пистолета и мощными кулаками, не разметал нападавших, которых в итоге, пусть и не без труда, уложили рядком на асфальт. Ни сивогривый дебошир Свистунов, ни его собутыльники пояснить причину агрессии не смогли: просто выпивали, как водится, вечером и внезапно испытали непреодолимое желание кого-то избить, с какой целью и устремились во двор, в итоге подбив глаз, расквасив нос и изрядно помяв старшего лейтенанта угрозыска.

В общем, Гвичия был, наверное, единственным из нашей атакующей бригады, кому совершенно не в чем было себя упрекнуть: принял бой, претерпел страдания, одержал победу и задержал опасных хулиганов – отличная работа, можно с гордостью носить свои ссадины и синяки. А вот

Пукконен с Беловым про свои синяки распространяться не спешили: у одного заплыл правый глаз, у другого – разбита губа, они странно посматривали друг на друга и нехотя объясняли травмы ударом о руль и приборную доску, когда «УАЗ», неожиданно запетляв по дороге, снес ограждение набережной и завис над непроницаемо темной, как паранойя, водой реки Пряжки. Ясность внесли двое сотрудников ППС, наблюдавших за развитием событий с заднего сиденья. По их словам выходило, что Пукконен с Беловым вдруг подрались самым жестоким и неожиданным образом в тот момент, когда сидевший за рулем Рома уже был готов подрезать «семерку» злодеев.

– Товарищ капитан вдруг как закричит: «Левее, левее!» – и заматерился, а товарищ лейтенант тоже кричит, в том смысле, что сам знаю, а товарищ капитан тогда товарищу лейтенанту – раз! – и в глаз кулаком и за руль схватился, а товарищ лейтенант ему локтем…

– Наверное, мы можем эти подробности опустить, – предложил я. – Не возражаете?

Никто не возражал, тем более что Белову еще предстояло объяснить, как получилось, что его «Волга» в самом начале погони сама вдруг рванулась с места и врезалась в стену еще до того, как он успел тронуть рычаг переключения скоростей.

Последними сдали рапорты оперативник Сема, который был уверен, что преследует уходящих на рекордной скорости злоумышленников до тех пор, пока не обнаружил себя безнадежно потерявшимся где-то в промышленной зоне на окраине Матисова острова, и Вася Ишков – а он, в отличие от всех прочих, время провел наилучшим образом. По его словам, как только группа захвата забежала в парадную, все вокруг стихло и замерло. Наверху смолкли голоса дебоширов, ни звука не доносилось ни со двора, ни с соседних лестниц. Он стоял в пыльном сумраке, как верный присяге стойкий солдатик, смотрел в окошко и ждал. Время шло, но никто из парадной не выходил, рация молчала, Вася скучал, думал о разном, угощался конфетами, пока не умял весь кулек, рисовал пальцем на грязном стекле свои инициалы и даже тихонько запел под конец, чтобы себя развлечь. Когда через час он все-таки решился покинуть свой пост, во дворе уже вовсю работали эксперты Леночки Смерть, горели яркие фонари, дежурили постовые, а немногие любопытствующие граждане курили рядом с парадными или стояли скорбным поминальным кружком над руинами пивного ларька.

Я собрал наши сочинения и на правах руководителя опергруппы отправился к полковнику Макарову. Тот не спеша прочел рапорт за рапортом, вздохнул, отер ладонью лицо и с тоской посмотрел за окно, где угрожающе брезжил недобрый рассвет.

– Вот что, – сказал он. – Я с этим один к генералу не пойду. Давай-ка со мной.

Конец ознакомительного фрагмента.