Единоборец

Герасимов Сергей Владимирович

Прежде чем выйти в коридор, я осматриваю стену. Она вся покрыта трещинами. Бью кулаком, и на ней остается вмятина. Грибы высосали из стены весь металл до последнего атома, и от этого она стала трухлявой. Нарушилась внутренняя структура кремнеорганики, которая позволяет ей быть прочной, умеренно гибкой и невероятно долговечной. Эти стены не простоят дольше нескольких часов. Мне помогло то, что я не знал этих деталей заранее, а Фемида знала, что я их не знаю. Она просто не могла рассчитывать на такой шаг с моей стороны. Я должен был ломиться в двери – так она думала. Я не должен был ломиться сквозь стену.

Через минуту я обнаруживаю и еще кое-что. Металлическая заноза величиной с булавочную головку притаилась у меня под мышкой. Я быстро выдергиваю ее и вижу симметричные тонкие корешки, восемь

штук, напоминающие паучьи лапки. Если ты позволишь этой штуке врасти себе под кожу, то вскоре с твоим телом случится то же самое, что сегодня случилось со стеной. Впрочем, первый раунд за мной.

3

Дальше все развивается очень быстро. К дому подкатывает бронированный фургон. Из него выходят четыре фигуры в длинных плащах, наверняка андроиды. Один из них несет ребенка. Они спешат. Несколько секунд – и они скрываются в каменной арке. Я бросаюсь вслед за ними, и в этот момент начинается дождь. Вначале я не обращаю на дождь внимания, хотя капли, бьющие по лицу, необычно теплые для зимы. Я просто не успеваю вспомнить, что это такое. А когда вспоминаю – уже поздно.

Я едва отрываю свою ладонь от ручки двери. И дверь, и моя рука мокрые из-за дождя, но сейчас теплая вода стала вязкой и липкой, как хороший клей. Я еще могу двигаться, но мои движения замедляются с каждой секундой. Я лишь однажды слышал об этой системе нападения, да и то краем уха, не обратил на информацию внимания. А напрасно. Сейчас я вспоминаю: эта штука называется «человек дождя».

Мне тяжело стоять, и я прислоняюсь спиной к стене. Дождь продолжает лить, все новые и новые потоки воды образует вокруг моего тела новые быстро твердеющие пленки. Еще пара минут – и я окажусь внутри каменного кокона, который можно вскрыть только снаружи. Дождь уже налил несколько широких луж; сейчас они начинают стекаться в одну выпуклую подрагивающую каплю. На самом деле это обыкновенная вода, но с регулируемым поверхностным натяжением. Капля приподнимается, сейчас она похожа на сюрреалистического снеговика, разве что без метлы и без головы с ведром. Она ползет медленно – двигаться ей так же трудно, как и мне. Когда она доползет, то прыгнет на меня и я окажусь внутри капли, из которой не смогу выбраться. Так муха тонет в меду. Поверхностное натяжение этой капли может быть в миллионы раз больше натяжения обычной воды, ее поверхность моет быть и упругой, и твердой как камень одновременно. Но я не собираюсь быть задушенным молекулярной пленкой. Пока еще я могу двигаться. Под мышками и на обоих боках у меня осталось сухое пространство, поэтому руки движутся относительно свободно. Жестом умирающего паралитика я достаю «рогатку». Так и быть, будем считать, что этот раунд я проиграл.

«Рогатка» имеет собственную систему поиска цели. Как только жизненный центр врага оказывается между ее двух кривых рожек, ручка начинает мелко пульсировать. Я нажимаю на спуск, капля замирает. Несколько секунд она еще балансирует на одном месте, словно не может решить, в какую сторону ей катиться, потом начинает оседать. Еще немного – и это стало обыкновенной водой. Я сварил всмятку ее невидимые электронные мозги.

Пока потеряно лишь две или три минуты. Я дергаю дверь дома, в котором жил двадцать лет назад, и она открывается. Рука узнала дверную ручку, так, будто бы и не было этих лет. Передо мной довольно узкая внутренность подъезда и лестница, круто поднимающаяся верх. И лев, сидевший на лестнице, прыгает на меня сверху. Еще два сидят на ступеньках чуть выше и ждут.

Конечно, это не настоящий лев, настоящие ведь не вырастают до такой величины. У него шикарная рыжая грива и пасть, в которую можно засунуть большой арбуз. Весит он килограмм пятьсот, не меньше. Он сразу подминает меня своим телом. Его зубы нащупывают мою шею, но не тут то было: срабатывает система компенсации давления. Лев сжимает челюсти, но прокусить кожу не может. Он начинает трепать меня и дергать во все стороны. Два других присоединяются к этой, пока безопасной для меня, игре. Я выжидаю момент. Не знаю, сколько времени они собираются так играть со мной, но уверен, что вскоре они придумают что-нибудь получше. Я должен нанести удар первым.

Как только я оказываюсь под его косматой и пахнущей

зверем грудью, я выпускаю в нее стальное жало, которое телескопически раздвигается до трехметровой длины, причем выбрасывает по всей своей длине стопорящие чешуйки. Лев издает последний рык и валится прямо на меня. Тяжело выбираться из-под такой громадины, но, к счастью, второй лев тащит меня за голову. Со вторым я расправляюсь так же, как и с первым. Конструкция моей руки позволяет иметь лишь два жала, и оба сейчас остались в телах убитых врагов. Третий лев опасается подходит близко, он отошел на ступеньки и рычит, наклоняя голову и подняв переднюю лапу. Он боится меня, и правильно делает. У меня осталось совсем немного зарядов, но все же я выпускаю короткую очередь в голову льва. Три быстрых выстрела – и он мертв. На что рассчитывала Фемида, когда выпускала на меня этих игрушечных зверьков? Разве что на эффект неожиданности, да еще на то, что я расстреляю свои последние заряды. Я перепрыгиваю через лежащее тело и бросаюсь вверх по лестнице. Тело напоследок стреляет в меня целым ворохом острых стальных игл, и стена передо мной становится похожа на спину дикобраза. Последний выстрел мертвеца, посмертный выстрел, это понятно, это мы уже проходили. Система компенсации давления все еще включена, ни одна из игл не пробила мою кожу.

В подвал можно попасть только на грузовом лифте. Это целая комната, которую обычно используют для перевозки мебели. Входить туда я опасаюсь. Стальные стены и стальная дверь, которая очень плотно закрывается. Движение всей системы контролируется электроникой, а значит, мои враги только и ждут, когда я войду. Я подхожу к двери лифта, и она сама открывается передо мной. Внутри полно мебели, в основном это диваны и шкафы. Я не знаю, что прячется в этих шкафах, поэтому отступаю. Дверь снова закрывается. Я делаю шаг вперед, и она открывается опять. Меня ждут. Нет, сюда я не пойду. У меня есть еще один вариант.

Под лестницей – санитарная каморка, где обычно держат роботов-уборщиков и ведра с санитарной смесью. Я вхожу туда и, на всякий случай, расстреливаю двух мелких роботов. Скорее всего, они здесь не причем, но застраховаться не мешает. Бедные машины искрят и дымят. Они неразумны и не ощущают боли – это просто многофункциональные пылесосы. Здесь есть и вытяжная труба с внутренним диаметром двенадцать сантиметров. В нее с трудом протиснется даже кошка, а человеческое тело не поместится никак. Но мое тело может это сделать. Проблема в том, что если перекрыть оба конца трубы, а окажусь в отличной ловушке. Приходится смириться с этим риском.

Для начала я выдвигаю нож и срезаю кружок кожи на своей правой ладони. Потом погружаю пальцы левой руки в глазницу, аккуратно разрезаю маленьким лезвием прочные волокна Мускулюс Окулеморорис и вынимаю левый глаз. Это довольно неприятная процедура, хотя боль я полностью отключил. Организм сопротивляется подобному насилию. Кладу белый шарик глаза на окровавленную ладонь, и он сразу же прилипает. Теперь сращиваю нервы, оптический с медиальным. Они немного не совпадают по диаметру, поэтому глаз поначалу дает нечеткую картинку. Потом настраивается: картинка становится четкой, но с темным ободком по краям. Все в порядке, глаз заработал. Правда, теперь мне придется обороняться в основном левой рукой.

Я просовываю правую в отверстие и начинаю ее постепенно удлинять. Конечно, всему есть предел, и вытягиванию руки тоже, Но, насколько я помню, эта труба не должна быть слишком длинной. Так и есть: глаз оказывается с внутренней стороны вытяжной решетки. Свободными пальцами я расшатываю решетку, сгибаю ее пополам и втаскиваю в трубу. Затем снова опускаю руку в подвал. Там темнота. Подвал состоит из многих комнат, эта, возможно, пуста. Я включаю инфракрасный режим, чтобы обнаружить присутствие живых организмов. Ничего, кроме нескольких мышей. Затем перехожу к низкочастотным колебаниям – ничего. Ничего электрического в подвале нет, кроме проводов системы освещения. После этого протискиваюсь в трубу сам. Я не могу сделать это достаточно быстро, поэтому чувствую себя беззащитным как рак, который меняет свой панцирь. И, подобно раку, я выставил в обе стороны свои клешни, то есть, руки. Получилось – я мягко падаю на пол, стараясь не производить лишних звуков. Впрочем, если меня ждали, то все равно заметили.