Единорог и три короны
Шрифт:
— Неужели нельзя сохранять нейтралитет? — спросила Камилла.
— Увы, нет, потому что, стремясь расширить свои владения, его величество заключил союзы.
— С кем?
— К несчастью, с обеими сторонами. Во всем, что касается дипломатии, наш монарх всегда проводил крайне опасную политику. Надо признать, что его желание сохранить независимость вынуждает его иногда лавировать между австрийским блоком и французской партией. Однако, увы, его расчеты зачастую весьма рискованны…
— Во время войны за испанское наследство мы уже имели возможность убедиться, каковы эти расчеты…
— Да… Хотя в результате, когда казалось, что Савойя утеряна бесповоротно, Виктор-Амедей все-таки сумел стать королем!
— Вот
Разговор двух старых политиков очень занимал Камиллу.
Она полагала, что за один вечер узнает больше, чем за десять лет придворной жизни. Обсудив еще некоторые подробности со своим почтенным собеседником, Ферриньи с улыбкой повернулся к девушке:
— Вам, ваше высочество, наверняка уже наскучило слушать о столь серьезных и скучных материях. Только что к вам приходил ваш портной: надеюсь, вы довольны своими новыми туалетами?
— Вполне. Однако не думайте, что ваша беседа меня утомляет, напротив! Мне очень жаль, что я никак не могу поговорить на подобные темы со своим дедом. Мы с ним встречаемся исключительно на глазах у толпы придворных, когда он никак не может преподать мне урок современной политики!
— Полагаю, что скоро, и даже очень, все изменится: его величество приготовил для вас небольшие апартаменты во дворце. Это облегчит вам доступ во дворец в любое время.
— Но вчера, когда я вместе с д’Антюином пред ставила ему свой доклад, он ничего мне об этом не сказал!
— У него не было времени… Мне поручено помочь вам перебраться и устроиться на новом месте. Разумеется, если вам понадобится, мое скромное жилище по-прежнему остается в полном вашем распоряжении, и я всегда почту за честь принять вас у себя.
— А когда я смогу переехать? — спросила Камилла; ее нетерпение увидеть новую квартиру было весьма неожиданным.
— Я предлагаю сделать это после праздников; когда торжества окончатся, вы переедете, как только пожелаете.
57
В праздник святой Девы проходили не только торжественные церковные церемонии, но и устраивались балы, ставились спектакли. Как правило, праздник открывался пышными богослужениями, проводимыми во всех церквях города. Король и придворные избрали для себя собор Святого Иоанна, расположенный совсем рядом с королевским дворцом. К началу службы собор был переполнен, и, хотя поставили дополнительные стулья, большинству мужчин пришлось стоять.
Виктор-Амедей с несколькими родственниками и небольшим числом приближенных расположился на королевской галерее. Среди последних во втором ряду стоял прибывший накануне вечером из Савойи шевалье д’Амбремон. Мало кто успел заметить его, так как шевалье держался в тени. Однако сам он зорко оглядывал присутствующих и в первую очередь — мадемуазель де Бассампьер, сидевшую в нефе рядом с герцогиней д’Абрициано.
Как только Филипп приказал Камилле и д’Антюину ехать в Турин, он тут же пожалел об этом. Нет, он нисколько не сомневался в корректном поведении Ангеррана, полностью доверяя ему. Просто, когда он отсылал девушку в столицу, у него из головы вылетел такой маленький пустячок, как целая орда воздыхателей, с нетерпением ожидающая возвращения прекрасной амазонки!
Итак, несколько последующих дней стали для шевалье настоящей пыткой; сердце его разъедала ревность, и он постоянно спрашивал себя, продолжит ли Камилла вести себя столь же благоразумно, как прежде, или нет? Не уступит ли она какому-нибудь пылкому и ловкому поклоннику? Случай с Ги неотступно преследовал дворянина. Он вполне убедительно свидетельствовал о том, что девушка готова предаться пылкой любви с первым встречным, если только тот сумеет выказать себя достаточно умелым и настойчивым. Мысли о подобной
Однако Филипп вынужден был обуздать свой пыл, ибо не мог бросить раненого де Троя. Впрочем, как только его товарищ оправился настолько, что мог выдержать путешествие в карете, Филипп тотчас же нанял экипаж и организовал подставы; это занятие потребовало некоторого времени. Приняв все необходимые меры, чтобы обезопасить переезд Готье, и убедившись, что все в порядке, шевалье наконец помчался в столицу.
И вот теперь он стоял напротив Камиллы и никак не мог оторвать от нее взора. Девушка сидела в окружении придворных дам, но никто из них не мог сравниться с ней красотой. Оделась она довольно просто: шелковое платье цвета морской воды и кружевная мантилька; кружева немного сползли назад, позволяя любоваться ее белокурыми волосами, на этот раз аккуратно причесанными.
Девушка разглядывала витражи, размещенные на хорах, и, казалось, была целиком поглощена собственными мыслями. Скорее всего, она самозабвенно слушала музыку, ибо временами поворачивалась к большому органу, словно пытаясь разглядеть что-то или кого-то.
Солнечный луч, пройдя сквозь цветное стекло, упал ей на лицо и озарил его поистине небесным светом. Оно напомнило Филиппу один из многочисленных ликов мадонны, которые сегодня с самого утра носили по городским улицам. Впрочем, сравнение это быстро показалось ему ужасно глупым: он отнюдь не собирался чтить ее как святую! Подобного рода воздыхания он оставлял на долю Ландрупсена. Он жаждал совсем другого, гораздо более конкретного, осязаемого… Ему захотелось подойти к девушке и заговорить с ней, однако во время мессы это было невозможно. Приходилось набраться терпения. Д’Амбремон никогда не отличался набожностью; более того, он привык не доверять служителям церкви: люди, проповедовавшие воздержание и целомудрие, внушали ему вполне определенные опасения! Однако он уважал веру других и умел вести себя в храме подобающим образом.
В эти праздничные дни туринцы не только веселились, но и усердно возносили молитвы небесам.
Ведь в повседневной жизни многие как-то забывали о религиозных обязанностях. Люди принимали обеты, щедро жертвовали на бедных, усердно замаливали грехи. Большинство придворных регулярно посещали храмы и часовни, тайно или явно. Некоторые верили глубоко и искренне, другие просто притворялись и ходили к мессе, чтобы показать себя или свое новое роскошное платье.
Однако во время таких праздников, как этот, все население, от мала до велика, от короля до последнего бродяги, объединялось в едином духовном порыве, что создавало совершенно неповторимую, присущую только этим дням атмосферу. Даже самые черствые и закоренелые скептики не оставались равнодушными. Великие пышные торжества, устраиваемые в часть Пресвятой Девы, воздействовали не только на умы, но и на сердца.
Кроме молодого виртуоза-органиста в собор пригласили певчих; сейчас они стояли возле алтаря. Камилла, всегда глубоко чувствовавшая музыку, пребывала в состоянии глубочайшей эйфории; от дурманящего аромата ладана, курившегося во всех уголках храма, у нее кружилась голова. Она думала о юном фон Крюке, который, скрывшись за пультом, доставлял поистине неземное наслаждение всем, кто его слушал. В эту минуту он исполнял произведение своего учителя Баха, и Камилла решила, что это самая прекрасная музыка, которую ей когда-либо доводилось слышать.