Единорог
Шрифт:
– - Но почему ее друзья -- вы, мистер Леджур, мистер Купер -- не убедите ее уехать? Она не может спокойно ждать, пока он смягчится и простит ее. Мне кажется, она действительно находится под гипнозом, если до сих пор верит, что должна оставаться zdes'. Не следует ли пробудить ее? Мне все это кажется таким нездоровым, таким неестественным.
– - Все духовное неестественно. Душа под бременем греха не может спастись бегством. То, что происходит здесь с нею, так или иначе происходит и со всеми нами. Невозможно отделить ее от ее страдания, это слишком сложно, слишком изощренно. Мы должны играть в ее игру, какой бы она ни была, и верить в то, во что она верит. Это все, что мы можем сделать для нее.
– - Ну, это не то, что я собираюсь делать, -- сказала Мэриан.
– -
– - Не делайте этого, -- настойчиво сказал он.
– - Сейчас это ничего для нее не значит. Что бы вы ни думали о ее сердце и душе, даже если вы считаете, что она просто боится внешнего мира или зачарована пустыми фантазиями и наполовину сошла с ума, не говорите с ней о свободе. Она обрела за эти последние годы глубокое спокойствие духа. Мне думается, она примирилась с Богом. Не пытайтесь нарушить ее покой. Да вам, скорее всего, и не удастся, даже если вы попытаетесь. Она более сильная личность, чем вы себе представляете. Но пожалуйста, не пробуйте говорить с ней. Она создала свой собственный мир, и это лучшее, чем она обладает, что бы вы ни думали.
Мэриан во тьме энергично покачала головой:
– - Но порой она, кажется, испытывает такую боль, такое отчаяние...
– - Истинная покорность всегда без иллюзий. Простой солдат умирает в молчании, но Христос оплачет его. Она пробормотала:
– - Покорность чему?
Но их разговор подошел к концу. Он встал, и она тоже поднялась. Тело ее одеревенело, одежда, повлажневшая от росы, прилипла к нему. Далекая луна, прорвавшись сквозь разорванные облака, освещала им тропинку к дому. Они пошли.
– - Когда вы появились здесь?
– - Пять лет назад.
– - Вы, наверное, были одним из курьеров, тех, кого мистер Леджур посылал к ней с таким риском?
– - Да. Я думаю, нам лучше войти в замок по отдельности.
Они уже были на террасе. Лунный свет озарил стол, за которым, казалось так давно, они сидели с Ханной. Множество драгоценностей все еще было разбросано по нему, посылая искрящиеся лучики холодного света. Она остановилась, чтобы sobrat" их.
Удушающий страх вернулся к ней, когда она взглянула на темные занавешенные глаза дома. Она пробормотала:
– - Что же положит этому конец?
– - Может быть, его смерть. Спокойной ночи.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ГЛАВА 8
Эффингэм Купер смотрел в окно вагона первого класса. Пейзаж становился все более знакомым. Теперь он уже точно знал, что последует за каждой увиденной им картиной. Наступил момент, который всегда наполнял его радостью и страхом. Вот круглая башня, следом полуразрушенный георгианский дом с зубчатым карнизом, затем большой наклоненный мегалит, и вот, наконец, желтовато-серые скалы, предвещающие начало Скаррона. Хотя еще оставалось минут двадцать езды, он достал свои чемоданы, надел пальто и поправил галстук, внимательно разглядывая себя в зеркале. Маленький поезд, раскачиваясь, не слишком быстро двигался вперед. Был жаркий день.
Прошло почти шесть месяцев с его последнего приезда, но он определенно найдет всех неизменившимися. Так же как и они его. Эффингэм продолжал рассматривать себя в зеркале. Его моложавый вид всегда поражал людей, знавших его только понаслышке. Конечно, он и был все еще молод в свои сорок с небольшим, хотя иногда и ощущал себя старым, как Мафусаил. Эффингэм Купер, несомненно, достиг многого для своего возраста, встав во главе отдела. На себя он смотрел с легкой иронической симпатией: высокий, крупный, с розовым лицом, большим твердым ртом, крупным носом и большими серо-голубыми глазами. Его волосы, от природы каштановые и вьющиеся, стали прямыми от постоянного ношения котелков и использования масла для волос. Он выглядел настоящим мужчиной и, безусловно, считался в своем окружении умным, удачливым и достойным зависти. Задумчиво подняв подбородок навстречу своему отражению, Эффингэм припомнил, что Элизабет, единственная, кто осмеливался подсмеиваться над ним, однажды сказала, что его любимое выражение . Он печально улыбнулся себе и сел, непроизвольно начав грызть
Эффингэм знал Ханну четыре года, а с семьей Леджуров был знаком уже двадцать лет. Макс Леджур был наставником Эффингэма в Оксфорде, и с младшими Леджурами он познакомился, будучи еще студентом. Жена Макса умерла при рождении Пипа, и Макс, когда Эффингэм впервые встретил его, выглядел таким сварливым холостяком, что казалось, будто он сам создал своих детей без участия женщины. Однако фотография миссис Леджур -- по слухам, рыжеволосой красавицы -- всегда стояла на его письменном столе. Эффингэм прошел от первого экзамена до выпускного на степень бакалавра искусств, а затем -- до звания члена совета колледжа. Но, будучи нетерпеливым, вскоре, к сожалению Макса, оставил ученый мир ради государственной службы, где преуспел, очень преуспел. Теперь было бессмысленно сожалеть о сделанном выборе.
Бедная малышка Алиса Леджур влюбилась в лучшего ученика своего отца, приехав на уикэнд из пансиона, и, к удовольствию и раздражению Эффингэма, уже никогда больше никого не полюбила. Он опекал ее, когда она была школьницей, поддразнивал, когда стала студенткой, а затем, намного позже, флиртовал с ней в момент слабости, о которой сожалел. В это время он как раз сумел избежать коготков дражайшей Элизабет и радовался, что не женился на ней. Ему было нелегко связать свою жизнь с неугомонной, умной, делающей карьеру женщиной, к тому же служившей в его отделе. В любом случае теперешние отношения с Элизабет вполне его устраивали. Только жаль было, что причинил боль Алисе, когда еще глубже вовлек бедную девушку в отношения, не имеющие будущего, и разочаровал Макса, который всегда молчаливо хотел, чтобы он женился на ней. Так все они становились старше.
Макс Леджур имел на него огромное влияние. С беспокойством Эффингэм признавал его превосходство над собой. Наставник настолько доминировал над ним, что академические успехи Эффингэма не были никому видны, кроме него самого. Он, без сомнения, считал Макса великим мудрецом и в юные годы просто поклонялся ему. Позже, став мужчиной и вращаясь в том же мире, Эффингэм иногда испытывал страх перед Максом, боясь не критики или недоброжелательности с его стороны, а потери своей инди видуальности от этого сближения. Иногда он какое-то время izbegal своего бывшего наставника, но всегда возвращался к нему. В последние годы, когда он сам добился успеха, власти, известности, его отношение к Максу опять изменилось: он теперь позволял себе подшучивать над ним, называя его своим , и чувствовал себя свободным. Теперь он считал Макса абстрактным и несовременным существом, бесполезным мудрецом, и удивлялся себе, что же так долго восхищало его в Максе. И все же возвращался назад.
Его отношения с Пипом Леджуром складывались не просто. Пип был на четыре года младше Алисы и позже появился на горизонте Эффингэма. Будучи школьником, Пип повадился высмеивать его, как только стала очевидной страсть Алисы, и Эффингэм подозревал, что мальчик по характеру такой же постоянный, как и его сестра. Однако он испытывал симпатию к Пипу и несколько раз пытался по мочь ему с карьерой. К несчастью, Пип был одержим идеей, что он поэт, но под воздействием финансовых забот и под влиянием Эффингэма в конце концов стал известным журналистом. Одно казалось совершенно очевидным: он никогда ничего значительного не сделает. С тем большим удивлением Эффингэм узнал от Алисы о любовном подвиге Пипа и его любопытных последствиях. Пип в конце концов изменил лицо мира, правда едва ли к лучшему, но, по край ней мере он что-то совершил.