Единственная для черного дракона
Шрифт:
'-Не всегда в наших руках может быть магия, — говорит Амайрит, сегодня она похожа на диковинную жительницу пустынь, такая же смуглая, миниатюрная, но невероятно притягательная.
Интересно, где она подсмотрела этот образ? Вот бы и мой спонтанный оборот превратил бы меня в кого-то похожего. Но пока получаются только заурядные образы.
— Как вы помните из летописей Темных времен было время, когда мужчины, чтобы присвоить нас и привязать к себе, использовали подавление наших способностей, называя этот ритуал «Песнью крови»! Грязное название порочащее искусство! — зло цедит
Амайрит подарила нам магию звуков. Я помню и эту науку. Каждый её урок вдруг так ярко вспарывает память ослепляя на краткий миг, когда в памяти рождаются мелодии. Одна за одной: базовые, сложные, запрещённые…и мои собственные наработки. Моя нотная тетрадь заклинателя… Я помню ее так ярко!
«— Даже если нет ни магии, ни звуков, есть тело — это тоже инструмент! Ниже Джерайя, ниже! Что за присед с откляченной задницей ты собьешь весь рисунок и танец никогда не превратится в искусство!»
Ширк.
Тонкий прут рассекает пространство, чтобы оставить алую полосу на нежной коже Джерайи, которой никак не даются танцы. И Линэль ни за что не потерпит небрежного рисунка тела! Искусство — только так квисэн называют то, когда нечто не имеющее магии, вдруг оживает в их руках.
«— Вот увидите, однажды, я стану вашей Матерью», — фыркает Джерайя, а мы ничуть не стесняясь хохочем над ней в голос.
«-Задницу сначала подлечи», — беззлобно фыркает Асанна, а мы продолжаем ухохатываться, смотря, как нелепо шлепает будущая великая мать в столовую после танцев.
И вновь образы сменяют друг друга, расцветая передо мной, взрывая целые пласты памяти.
«— Старайся, Лилэй, меч тоже должен стать искусством! Ты любишь музыку, так пусть меч поёт в руке! Предмет не имеет значения — заставить петь и извлекать ноты можно из чего угодно! Наша магия приходит к нам вместе с формированием ядра она просыпается и наше демоническое нутро просто знает, как ею пользоваться, но мы не можем полагаться лишь на то, что дарит нам мир! Мы сами решаем и определяем силу внутри! Только так!»
Тогда сестра Таль знатно меня проучила, даже Джерайи так не доставалось на танцах. Тогда я злилась, а сейчас…
Я так скучаю…
«-Лилэй! Лилэй! Смотри, что есть! Смотри!»
Такой возбужденной я никогда не видела её! Глаза Шанэ сияли. Они были такими блестящими и яркими, что невозможно было не подхватить её радость и возбуждение!
«-Что это?» — принимая маленькую неказистую книжечку из рук Шанэ, я с интересом вчитываюсь в название.
«— Искусство наслаждения? Серьёзно?», — хихикаю я и мы вместе, сидя под кроной платана, затаив дыханье и борясь со смущением, увлеченно переворачиваем страницу за страницей.
«-О, боги, как они это делают?»
«— Что это вообще? Так можно?!»
Поочередно хихикаем мы, рассматривая картинки, которые никак не предназначены для тех, кто ещё живет в сердце квисен-е, но это так захватывающе и интересно, что невозможно устоять.
А следом приходит другое воспоминание, вот только на этот раз глаза Шанэ полны слёз. Она держит
«-Почему ты плачешь? Мы же спасли его?» — спрашиваю я, а она лишь судорожно кивает, смотря на меня своими невообразимо печальными глазами, вспарывая ещё один пласт воспоминаний и обрывая его в объятьях змеиного хвоста, когда кровь моей Шанэ мешается вместе с песком, а я забываю ка дышать?!
Как же мне теперь жить?!
Ведь совсем рядом оборвана нить Асанны, Линэль, Амайрит, Таль и даже ненавистная Джерайя…здесь, только вот нет и следа от былой ненависти, лишь всепоглощающая боль и отчаянье!
'— Мне очень жаль, что я оказалась такой малодушной, — слова Великой Матери приходят в самом конце, как и её предсмертный сиплый голос. — Мне очень жаль, дитя, но сегодня ты останешься одна, — говорит она, оседая на колени, но продолжая закрывать меня своим телом. — Тебе будет обидно. Тебе будет больно. Но ты будешь жить. В память о квисэн-е. В память о каждой из нас ты проживёшь хорошую жизнь, — шепчет она, положив свою ладонь мне на щёку.
В её глянцево-черных глазах я вижу отражение собственного перепуганного лица и расползающегося по моему телу пламени.
— Надеюсь, ты простишь меня однажды'.
Её последние слова тонут в хаотичном водовороте образов, что обрушиваются на меня, погребая под собой и я совсем не знаю в какой именно момент прихожу в себя лёжа на бетонном полу склада.
Моя одежда истлела.
Я обнажена.
И я не знаю, как мне заставить себя сделать хотя бы вдох, не говоря уже о том, чтобы позволить родиться мысли в голове или подняться с ледяного пола…
Не знаю, как дышать… не могу… потому что с первым судорожным вдохом вырывается на свет безобразный рваный всхлип, на смену которому приходит вой… Словно раненный зверь, всё что могу это выть и вспарывать когтями бетонный пол…
Почти пять лет моя память спала, а я уютно жила, словно имела на это хоть какое-то право?! Как я могла так поступить?! Как могла просто забыть о них?!
Хотя, кого я обманываю, я знаю, почему не могла вспомнить, чувствую надорванную печать на своём разуме и прекрасно понимаю кому она принадлежала! Но почему Великая мать так поступила со мной?! За что?! Как они могли бросить меня!?
В груди черная дыра, кажется, она утягивает в себя всё хоть сколько-нибудь хорошее во мне. Не остается ничего. Я парю в этой тьме, позволяя утаскивать себя на самое дно. Там нет ничего. Там темно и спокойно. Там я совершенно одна, недосягаема ни до боли, что разрывает мне сердце, ни до тревог, что больше не в силах всколыхнуть мой рассудок.