Единственная Джун
Шрифт:
Джун всегда была очень хорошим ребенком. Поэтому она практически не издает ни звука, когда я опускаю ее на дверной коврик, чтобы надеть кроссовки, накинуть легкую куртку и открыть входную дверь. Она только лепечет и сопит, когда я прижимаю ее к своей вздымающейся груди, а затем несу вниз по улице навстречу легкому ветерку.
Когда мы наконец останавливаемся у моего старого дома, она лишь улыбается беззубой улыбкой.
– Вот здесь я живу, Джун, – говорю я ей, мягко покачивая ее вверх-вниз, как это делает мама.
Джун щебечет в
– Га!
Папа Тео сказал, что здесь больше никто не живет, но это неправда. Это мой дом. Я здесь живу.
На газоне перед домом установлена табличка, на ней что-то написано большими буквами и изображено лицо незнакомого мужчины. Он счастлив и улыбается, и я задаюсь вопросом, не пытается ли он украсть у меня этот дом.
Я осторожно положил Джун на землю, она ворочается среди высокой травы и смотрит на меня, пока я бегу к террасе. На улице темно, и свет не горит, но я замечаю коробку, прикрепленную к дверной ручке, похожую на какой-то замок.
Дверь не подается.
Как мне попасть внутрь?
Это неправильно. Это мой дом, и дверь должна отвориться для меня и впустить внутрь.
Меня охватывает грусть, поэтому я нервно царапаю руки, пока мой разум хаотично мечется в поиске возможного решения. Джун все еще выглядит довольной, ее щекочет ранний осенний ветерок, когда она обхватывает пальцами высокую травинку. Кажется, ей не холодно, но я все равно подхожу и закутываю ее в одеяльце поплотнее.
Выпрямившись, я пробегаю глазами по двору, и мой взгляд падает на почтовый ящик.
Любимые папины камни словно смотрят на меня, и мне в голову приходит идея.
Сердце пропускает удар.
И прежде чем успеваю одуматься, я уже несусь к почтовому ящику, сжимая в ладони проклятый камень.
Ты не должен этого делать, Брант.
Это все неправильно.
О, но я должен…
У меня внутри идет борьба, пока я пробираюсь обратно к дому и останавливаюсь перед главным окном.
Я сглатываю ком в горле вместе со страхом и оглядываюсь через плечо на Джун, бормоча два слова, которые преследуют меня после «Страшной Ночи»:
– Закрой уши.
Затем я поворачиваюсь и со всей силы бросаю камень прямо в окно.
Стекло разбивается. Я подскакиваю на месте. Джун начинает плакать.
– Все в порядке, Джун. Я скоро за тобой вернусь.
Метнувшись к дому, я начинаю пролезать через разбитое окно и тут же режу руку о расколотое стекло, пытаясь проникнуть внутрь. Из раны сочится кровь. Голова идет кругом, все плывет.
Не останавливайся. Не останавливайся.
Не обращая внимания на резкую боль, я продолжаю пролезать внутрь, пока не падаю, приземлившись на спину. Мгновенно переведя дух, я поднимаюсь и бегу к входной двери и открываю ее. Я выбегаю во двор, чтобы забрать плачущую Джун,
– Ш-ш-ш… не плачь, малышка Джун. Все хорошо. Я с тобой, – успокаиваю я ее, качая на руках. Я в ужасе замечаю, что запачкал кровью ее розовое одеяльце. – О нет…
Так много крови.
Порез на моей ладони выглядит устрашающе, и я не могу остановить кровотечение. Джун, должно быть, чувствует мое смятение и закатывается в плаче еще громче.
Я должен быть храбрым. Джун нуждается во мне. Мой дом нуждается во мне.
Положив Джун на уже обновленный ковролин, я стягиваю с нее одеяльце и обматываю им рану. Папа частенько смотрел фильмы, где было много крови, и люди иногда так делали. Они обматывали раны полотенцем или тканью.
На том успокоившись, я склоняюсь над Джун и глажу ее шелковистые кудряшки здоровой рукой.
– Со мной ты в безопасности. Обещаю.
Она немного успокаивается, губы слегка подрагивают, а крики переходят в тихое всхлипывание. Интересно, сильно ли она испугалась… Я очень надеюсь, что нет. Я обещал, что всегда буду оберегать ее, но как бы я смог защитить ее, если я здесь, а она там, в другом доме?
Я был вынужден забрать ее, просто был вынужден.
Убедившись, что Джун успокоилась, переключив внимание на ворс ковролина, я поднимаюсь по лестнице в свою старую спальню в поисках Бабблза. Я бы взял Джун с собой, но не уверен, что смогу с ней подняться по лестнице. Руки слишком ослабли. Вместо этого мне придется спустить для нас вниз одеяла и подушки вместе с Бабблзом и моим любимым ночником, чтобы разогнать темноту.
Я поднимаюсь по ступенькам, иду по коридору, сердце бешено колотится. У меня кружится голова, я рвусь увидеть свою старую комнату впервые после «Страшной Ночи».
Только… восторг угасает, когда я переступаю порог.
У меня перехватывает дыхание.
Слезы застилают глаза.
Все исчезло.
Моей комнаты больше нет. Это просто пустая оболочка.
Стены абсолютно белые. Ярко-голубой цвет, который напоминал мне летнее небо, перекрасили. Моя мебель пропала. Постеры сорвали, словно их никогда и не было. Даже моя кровать исчезла.
Бабблз бесследно исчез.
Бабблз, где же ты?
Я падаю на колени, сраженный горем. Все исчезло.
Уайетт и его друзья были правы: я просто сирота, неудачник. Я потерял все.
Сквозь пелену слез пробивается тоненький плач Джун, и я вспоминаю, что она нуждается во мне.
Я потерял не все… У меня все еще есть Джун.
Всхлипывая, я спускаюсь по лестнице, проводя тыльной стороной ладони по лицу, дабы избавиться от слез.
– Прости меня, Джун, – шепчу я, опустившись рядом с ней на ковер. Моя рука пульсирует от боли, но я не обращаю внимания. – Я не хотел оставлять тебя так надолго.