Единственная Джун
Шрифт:
Наконец я захожу в школьный автобус, где мисс Дебби цокает языком. Она вздыхает и закрывает за мной автоматическую дверь.
– Если бы вы двое не были такими чертовски милыми, я бы уехала без тебя.
Я смущенно пробираюсь между сиденьями в поисках свободного места. К моему удивлению, Венди Нипперсинк постукивает по сиденью рядом с собой.
– Ты можешь сесть со мной, Брант, – говорит она, глядя в мою сторону с нечитаемым выражением лица.
Я медлю какое-то время, но не хочу больше задерживать автобус, поэтому опускаюсь на сиденье.
Они оба улыбаются нам вслед, когда автобус исчезает на тихой улице, и могу поклясться, что тапочки-утконосы тоже улыбаются.
– Почему у твоего папы на ногах большие коричневые утки?
Венди пристально смотрит на меня не менее большими карими глазами, ее ресницы такие длинные, что почти достигают до бровей.
– Он не мой папа.
– Он твой папа.
– Нет. Он папа Тео.
Она разворачивается и становится на сиденье, чтобы увидеть Тео, сидящего сзади.
– Твой папа – это же и папа Бранта, так?
Я раздраженно вздыхаю, не оборачиваясь.
Тео отвечает:
– Нет, он мой папа. И папа Джун. Брант просто живет с нами.
– Глупость какая-то. – Венди фыркает, демонстрируя свое несогласие, и звучно приземляется обратно на задницу. Боковым зрением я вижу, как она наблюдает за мной, но не решаюсь взглянуть на нее. – Так почему он носит тапочки с утками?
– Не с утками. Это утконосы.
– Такого не бывает.
– Хорошо, Венди. Такого не бывает. – Она меня очень раздражает, поэтому я скрещиваю руки на груди, откидываю голову назад и закрываю глаза.
Она тычет пальцем мне под ребра.
– Что? – рявкаю я.
– Хочешь поиграть сегодня после школы?
Венди никогда не приглашает меня поиграть, так что, скорее всего, она замышляет что-то недоброе.
– Нет, спасибо.
– Почему нет?
– Потому что ты всегда ко мне плохо относилась. Ты мне не особо нравишься.
– А может быть, ты мне нравишься.
Я непроизвольно распахиваю глаза. Она внимательно на меня смотрит невинным взглядом, но я-то хорошо ее знаю.
– Ты врешь. Ты называла меня чмошником.
– Это было до того, как ты мне понравился, – отвечает она спокойно, как будто мы говорим о классной работе или о чем-то незначительном. Она резко дергает себя за высокий хвостик, наклоняя голову набок. Глаза цвета корицы блестят, когда она смотрит на меня, и с довольной улыбкой бормочет:
– Ты мне правда нравишься, Брант Эллиотт. Вот увидишь.
Джун – самый милый маленький леденец, который я когда-либо видел.
Она несется мне навстречу из уборной, придерживая руками фатиновое радужное платье для выступления. На ее губах красуется ярко-розовая помада цвета орхидей, принадлежащая миссис Бейли. Когда Джун начинает кружиться в фойе, на ее коже переливается глиттер. Ее окутывает облачко лака для волос, отчего идеально
– Посмотвите на меня! Мама сдевава меня такой же квасивой, как она.
Миссис Бейли хихикает, следуя за Джун; она накрашена такой же помадой, а волосы аккуратно уложены в пучок: ни одна ручка из него сегодня не торчит.
Творческий вечер, в котором участвует Джун, проходит в центре искусств местного колледжа. Мы все ожидаем в фойе, пока танцоры расходятся по своим классам, где они будут дожидаться выступления на большой сцене в концертном зале.
Тео примостился на соседнем стуле, пытаясь спрятаться в мешковатой толстовке, потому что, вероятно, заметил Монику Портер, одетую в расшитое блестками платье павлина. Я думаю, что он запал на Монику Портер, но это не объясняет, почему он прячется. Он высовывает голову из серой ткани, чтобы взглянуть на Джун.
– Посмотри на себя, Пич. Ты выглядишь как настоящая танцовщица.
– Я и есть, гвупый! Смотви. – Джун кладет руки на бедра, затем сгибает колени. – Пвие… – Она поднимается обратно. – И пвямо!
Мы все хлопаем.
Мистер Бейли выглядит так, будто вот-вот расплачется, когда опускается на колени перед Джун, взбивая подол платья.
– Моя малышка выступает на своем первом концерте…
– Я не мавышка, папа. Мне почти четыве. – Она показывает пять пальцев.
– Точно. Как я мог забыть?
Грациозно скользя по паркету, Джун широко улыбается, пока разноцветные блестки ее наряда переливаются, как призма. На щеках – розовые румяна в тон губной помаде, а к пучку прикреплен красочный аксессуар, напоминающий вертушку. Светло-каштановые волосы сверкают, как золото под искусственным освещением. Она поворачивается ко мне, ее улыбка такая же ослепительная, как и ее платье.
– Ты потанцуешь со мной, Бвант?
– Танцевать с тобой? Я не умею танцевать, Джунбаг. У меня это не очень получается.
– А вот и повучится. Мама гововит, что нужно вевить в себя.
Мои губы расплываются в улыбке. Миссис Бейли часто так говорит. Однажды, после того, как меня преследовала череда кошмаров о «Страшной Ночи», она сказала мне, что наш разум – это самый мощный инструмент, которым мы обладаем. Все, во что мы верим, обязательно воплощается в реальность. Это напомнило мне мою любимую песню о радуге.
Потянувшись к Джун, я киваю, принимая предложение:
– Хорошо, я потанцую с тобой.
Она радостно вопит, подпрыгивая вверх-вниз в своих балетных туфельках, после чего бросается прямо в моих объятия. Я неуклюже ее кружу, смеясь до боли в животе.
– Давайте я вас сфотографирую, – вмешивается миссис Бейли, роясь в своей огромной сумочке. – Вы двое, замрите.
Джун обхватывает меня своими маленькими ручками, прижимаясь ко мне щекой.
– Сыр!
Сработала вспышка.
– Теодор, иди сюда. И сними эту ужасную толстовку: ты прячешь милую жилетку, которую бабушка для тебя связала.