Единственная любовь королевы

Холт Виктория

Даже папа в Осборне казался другим и иногда играл с детьми в разные игры, отчего казался самым обычным человеком, а мама наблюдала за тем, как они играют, и восхищалась всем, что делал папа. И все же это было неплохое развлечение. Оно наполняло Берти приятным чувством, что он тоже в хороших отношениях с родителями.

Когда они наконец прибыли в Осборн, только и было разговоров, что о новом доме. В нем стоял восхитительный запах краски. Одна часть его уже была завершена, и там они, собственно, жили,

тогда как для остальной части принц только еще составлял чертеж.

Королева радовалась тому, что снова находится в Осборне.

— Ах, как бы я хотела всегда жить простой жизнью! — вздыхала она.

Альберт согласился, что гораздо удобнее для них обоих было бы положение богатых дворян, а не королевской семьи. Втайне Альберт гадал, искренне ли говорит Виктория, хотя она, вероятно, ни на минуту в этом не сомневалась.

Когда они впервые вошли в дом, одна из служанок бросила им вслед старую туфлю. На мгновение королева подумала, что на них произошло нападение, и резко обернулась, но позади, нисколько не смущаясь, стояла Мэри Керр, одна из ее шотландских фрейлин. Она объяснила ее величеству, что это старый обычай — так делается всегда, иначе в доме не будет удачи.

Все — даже принц — от души посмеялись, а королева подняла туфлю и поблагодарила Мэри.

Обедали в новой столовой, а после все отправились в гостиную, где из окон открывался прекрасный вид на море, блестевшее в лучах заходящего солнца. В такой удивительный вечер всем присутствующим захотелось выпить за здоровье королевы и ее мужа. Все осушили бокалы, после чего принц сказал, что есть замечательный церковный гимн, который по такому случаю поют в Германии, и он хотел бы его спеть.

Глаза королевы при звуках любимого голоса наполнились слезами любви, обожания и счастья.

Благослови, о Боже, наш приход, Благослови и наш уход…

Виктория редко видела, чтобы Альберт отдавался какому-либо делу сильнее, чем строительству дома. Он всегда работал на совесть. Примером для любого могло бы послужить то, как Альберт просматривал государственные бумаги, часто говорила она. Но тогда приходилось постоянно осознавать бремя долга. Осборн же был удовольствием, и в своем энтузиазме Альберт нередко доходил до ребячества.

— Не хотите ли взглянуть на чертежи? — бывало, приглашал он ее, отрывая от дела, и объяснял, как его набросок будет выглядеть в законченном виде.

Он постоянно советовался со своими работниками. И как у него все ладилось!

— Порой, любовь моя, я думаю, что из вас получился бы неплохой архитектор. Даже будь вы просто строителем, вы бы получали немалое удовольствие. Вас это не обижает, надеюсь?

Альберт скупо улыбался.

При каждом удобном

случае он старался улизнуть и посмотреть, как продвигается работа. Однажды вечером, часов в десять, он вышел из дома и направился по тропинке в лес, но его вдруг грубо схватили за руку.

— Что это вы здесь делаете, а? — спросил полисмен.

Альберт, который никогда не предпринимал никаких действий, предварительно все не обдумав, молчал, и полицейский продолжал:

— Ходите тут, бродите. Наверняка что-нибудь замыслили. Идемте-ка со мной.

Людская находилась совсем рядом, и молодой охранник, гордясь тем, что задержал неизвестного, открыл дверь и втолкнул принца в кухню, где за столом сидели слуги, заканчивая ужин.

— Вот, поймал красавца, рыскал тут, — объявил полисмен.

На секунду или две все умолкли, а потом дружно поднялись с мест. Охранник ошалело взглянул на своего пленника. И тут одна из женщин сказала высоким от испуга голосом:

— Да это же его высочество…

Но полисмен уже и без слов все понял. Принц повел себя в характерной для него манере: повернулся и без единого слова вышел. Фактически во время всего этого эпизода он вообще ничего не сказал.

Как только дверь за ним закрылась, в кухне поднялся галдеж.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

— Только представь: арестовал его высочество!

— Ты думаешь, этим все и кончится, молодой человек? Запомни одно: тут все решает не столько ее всемилостивейшее величество, сколько его высочество… и потому, что так желает ее величество.

Бедняга не знал, куда глаза деть от стыда, а еще и от страха, что его с позором прогонят, и на следующее утро, когда его вызвали к принцу в кабинет, он вошел туда ни жив ни мертв.

Он поклонился, а принц, склонив голову набок, сказал:

— Я вызвал вас, чтобы похвалить за верность долгу. Я уже сообщил вашему начальству, что вчера вечером вы действовали быстро и решительно, и попросил для вас повышения.

Молодой человек начал было что-то бормотать, но принц, холодно махнув рукой, отпустил его.

Полисмен не удержался и заглянул на кухню — рассказать, что случилось.

— Я вчера прямо опешила, когда ты его сюда втащил, — ахнула кухарка. — Но по его лицу ведь никогда не скажешь, о чем он думает.

— Вот именно, — подхватила ее помощница. — Лицо у него как маска.

— Холодный как труп, — сказала кухарка. — Но справедливый— что да, то да.

Одна из женщин покачала головой.

— Мог бы еще вчера вечером признаться, чтобы этот парень получше спал. Справедливый-то справедливый, тут я с тобой согласна, но любит помучить.

— Может, он и себя мучит, — подвела итог кухонная прислуга. — Добродетельные люди, они такие.