Единственная моя

Сатклифф Кэтрин

– Как забавно, что все так вышло, – задумчиво произнесла она со слабой улыбкой. – И все же... – Она повернулась к Беатрис, которая все так же вглядывалась в ее лицо. – И все же, если когда-то я бы выбрала брак с Майлзом при любых обстоятельствах, то теперь...

– Что теперь, милая? Скажи Беатрис, что тебя тревожит?

Оливия вздохнула.

– Теперь я бы предпочла, чтобы он любил меня.

* * *

Проведенная в другую комнату в помещении магистрата, Оливия сидела на стуле и смотрела на фарфоровые часы, сделанные в форме колокольчиков. Комната

была украшена специально для свадеб. Окно, дверь и картины с изображением влюбленных пар на стенах обрамляли гирлянды из листьев, переплетенные белыми лентами. Обычно свадебные банты раскладывались здесь, а потом переносились в комнату для гостей. Не зная, пригласил ли Майлз кого-то в качестве свидетеля, Оливия сделала всего дюжину бантов, состоящих из белой ленты, кружева, цветов и серебряных листьев. И без пятнадцати двенадцать прибыл только один гость, брат Майлза, граф Уорвик, который поздравил ее и извинился за то, что его жена не смогла прийти. Графиня Уорвик ожидала появления на свет третьего ребенка.

Церемония была назначена на полдень. Брайан забрался на пуфик у окна и заверил ее, что сообщит сразу, как только его новый папа прибудет.

Часы пробили двенадцать. Гости, сидящие в свадебной комнате, ждали прибытия жениха, а жених все не появлялся.

В четверть первого Оливия все так же сидела на краешке стула, время от времени поигрывая рукавами платья, а Майлз все не появлялся.

Двенадцать тридцать. Брайан продолжал глядеть в окно, ерзал на сиденье и то и дело спрашивал: «Мама, когда же он придет? «.

– Скоро, – отвечала она голосом, от которого в горле и в груди делалось так больно, что она не могла вздохнуть.

– Мамочка, – позвал Брайан, своими маленькими пальчиками сжимая ее руку. – Почему ты плачешь, мамочка?

* * *

Таверна «Пес и очаг» была на редкость переполнена для такого раннего часа. Мужчины теснились поближе к бару, время от времени поднимая кружки в шутливом тосте за жениха и невесту Брайтуайта.

– За этого ублюдка Кембалла, который за всю свою никчемную жизнь палец о палец не ударил. Пусть теперь они со своей женушкой пожинают плоды его труда!

– Старик Кембалл знает, как их собирать, а?

Они опять разразились оглушительным хохотом.

– Давненько не видал я эту девку Девоншир, но слыхал, она страшна, как крокодил.

– Да еще и с пацаненком, которого прижила, говорят, от румынского цыгана.

– Говорят, у нее вытатуирована пара драконов на заднице. По одному на каждой половинке. Когда она идет, то кажется, будто они пляшут ирландскую джигу.

Снова хохот, сотрясающий стены прокуренной таверны.

Мало-помалу смех затих, когда головы, одна за одной, стали поворачиваться к двери, где стоял граф Уорвик, великолепный в своем дорогом, прекрасно сшитом сером смокинге и брюках в полоску. Персикового цвета галстук, однако, был завязан немного косо, черные волосы растрепаны.

Тишина упала камнем, когда Дэмиен перевел недобрый взгляд с раздосадованных физиономий бражников на Майлза, который сидел, ссутулившись, в темном углу комнаты, обхватив горлышко бутылки виски.

Послышались приглушенные возгласы: «Почему

мне никто не сказал, что он здесь?» и «Я и сам не знал». Майлз наградил разинувших рты завсегдатаев тонкой усмешкой и приветственно поднял свою бутылку. Затем он поднял глаза на брата, который подошел и остановился возле столика.

– Вы только поглядите, кто здесь, – протянул Майлз.
– Какими судьбами, Дейм?

– Уверен, ты прекрасно знаешь, который час.

Он вытащил карманные часы из кармана жилета и открыл крышку.

– Половина первого.

– Ты ничего не забыл?

Майлз налил себе еще стакан и оттолкнул бутылку.

– Вообще-то, милорд, я сижу здесь и вспоминаю многое.

Дэмиен начал было говорить, Майлз отмахнулся и поерзал на стуле, взглянув на открытый циферблат часов, которые положил на стол возле бутылки.

– Надо признать, что решения, которые я принимал в молодости, не отличались мудростью. И теперь, когда я не так молод, я могу оглянуться на свои ошибки с некоторым пониманием и сказать себе, что не повторил бы их... будь у меня такая возможность.

– И какое отношение все это имеет к Оливии? – поинтересовался Дэмиен.

Майлз провел рукой по волосам и устало потер глаза. Наклонившись над столом, Дэмиен сурово заглянул в лицо Майлза.

– Кажется, я знаю. Ты считаешь, что она недостаточно хороша. Теперь, когда ты из кожи вон лезешь, чтобы стать настоящим джентльменом, возможно, ты чувствуешь, что, учитывая ее прошлое, она будет напоминанием о твоем. В этом дело, да, Кембалл? Как можно завоевать уважение, когда у тебя на шее сидит жена с таким же сомнительным прошлым, как и твое? Несомненно, она будет постоянным напоминанием того, что тебе снова пришлось довольствоваться объедками.

Майлз нахмурился.

Дэмиен отодвинул стул и опустился на него.

– Не возражаешь? – спросил он и, схватив бутылку, поднес ее ко рту. – Может, ты и прав, Кембалл. То есть я не могу представить вас двоих вместе.

– Нет?

Дэмиен покачал головой.

– Нет. Кто захочет жену, которая плясала в чем мать родила вместе с цыганским сбродом?

– Она не была в чем мать родила, – огрызнулся Майлз.

– Но...

– На ней были шарфы.

– А... Ну, так еще эти ее татуировки...

– Они не видны, так какое это имеет значение? Откинувшись на спинку стула, Дэмиен пожал плечами.

– Ее никак не назовешь хорошенькой.

– Напротив. Бывают моменты, когда она очень даже ничего.

– В самом деле? Когда же?

– Когда снимает очки. Когда волосы ее слегка растрепаны ветром. Когда гнев или смущение – или спиртное – разрумянят ее щеки или когда она копается в саду с розами.

– Гм. Хорошенькая, говоришь.

– Ничуть не хуже своей испорченной сестрицы, Дэмиен посмотрел, как Майлз опорожнил свой стакан и снова наполнил его.

– Конечно, остается еще вопрос ее репутации.

– Ну и что из того?

– У нее мальчишка.

– Его зовут Брайан.

– Никто не знает, кто отец мальчика.

– Брайана. Его зовут Брайан.

– На тебя ляжет тяжкая ответственность растить чужого ребенка. Могу себе представить, каково нести такой тяжкий крест...