Единственная женщина на свете

Полякова Татьяна Викторовна

– Он затащил тебя в постель, – не удержалась Агата и заработала еще один пинок.

– И вовсе не затащил, – вскинулась девушка. – Я сама… Я люблю его, понимаете?

– Насчет любви – это вот к ней, – ткнула в меня пальцем сестрица. – У меня все просто: трахнулись – разбежались. Ну, что у нас было дальше?

– Дальше? Ничего. То есть все хорошо было. На мой день рождения мы в Москву ездили, он мне платье купил.

– Платье – это здорово. А когда любовь пошла на убыль?

– Что? – не поняла Наташа.

– Когда ты реветь начала?

– Он мне сказал, что в командировку

уезжает. На две недели.

– В июне? – подсказала я.

– Да, в июне. Я домой поехала. Он звонил мне два раза, а потом перестал. Я ждала, ждала, потом сама позвонила, но мобильный был отключен. И я сюда приехала на месяц раньше. Беспокоилась очень. Позвонила ему на работу, мне сказали, что его нет. Я и домой звонила, и на мобильный, а потом он сам позвонил, сказал, что… что жениться собирается на другой девушке.

– Про аварию что-нибудь рассказывал?

– Нет, – ответила Наташа. – Еще спросил: «Надеюсь, у тебя все хорошо?» – Она вновь залилась слезами. – А у меня все плохо… Я не знаю, что мне делать…

Тут взгляд мой переместился на ее талию, и пришла догадка.

– Ты беременна? – спросила я. Наташа молча кивнула. – Родителям рассказала?

– Да, я домой ездила. Мама плачет, а отчим твердит, чтоб я к ним дорогу забыла. Он меня терпеть не может, у них с мамой двое детей, я там не нужна. Меня сюда учиться отправили, потому что здесь мамина тетка. Только она меня жить к себе не взяла, у нее квартира однокомнатная, пришлось снимать. Я в поликлинике подрабатываю и еще курьером, этих денег только на комнату хватает. Как я с ребенком буду работать? И где жить? Господи…

Она так отчаянно ревела, что могла бы разжалобить кого угодно, но только не мою сестрицу.

– Тошнит меня от этих историй: каждый раз одно и то же.

– Сюжет классический, – не стала я спорить. – Берсеньев о беременности знает?

Девушка стиснула руки коленями и кивнула. Признаться, такого ответа я не ожидала. Была уверена, девчонка изводит себя слезами, но гордость не позволяет рассказать все любовнику, который ее бросил.

– Знает? – переспросила я. Она вновь кивнула. – И как он к этому отнесся?

– Сказал, что это моя проблема.

– Ну, это он зря, – хмыкнула Агата. – Сотворили дитя на пару, так что проблема общая.

– Странно, – вслух подумала я. – Допустим, жениться он не торопится, но помочь просто обязан. Ты когда с ним говорила?

– Вчера.

– По телефону?

– Нет. Я позвонила, попросила, чтобы он приехал. А Сережа сказал, что у него нет времени. Я очень просила, тогда он сказал, чтобы я в офис пришла к двум часам. У него будет полчаса свободных, и я поехала. – Девушка замолчала, уткнувшись взглядом в колени.

– Дальше-то что? – не выдержала Агата.

– Он стал совсем другим, – прошептала Наташа. – Я его сначала даже не узнала.

– Давай-ка поподробней, – попросила я.

– Ну, я вошла. Он сидел за столом. Лицо у него… Я так испугалась, а он улыбнулся и сказал: «Не удивляйся, это после аварии». Потом поднялся, посадил меня на диван и сам сел рядом. Спросил, как я провела каникулы, как родители. А я не знала, что ответить, болтала всякую чушь, потом попросила рассказать, что с ним случилось,

ну, про аварию. Он сказал, что долго лежал в больнице, потом поднялся и говорит: «Рад был тебя видеть. Извини, у меня сейчас совещание». А я сказала: «Сережа, я беременна». Он так на меня посмотрел… Я испугалась, потому что сразу поняла: он меня ни капельки не любит. Он раньше так никогда не смотрел, даже если сердился. Он спросил, какой срок, потом спросил, что я собираюсь делать. А я сказала – не знаю. Он опять сел рядом и говорит: «Мне ребенок не нужен, тебе – тоже. Если решишь его оставить, буду выплачивать тебе по тысяче долларов в месяц, на большее не рассчитывай. Не согласна, значит, решать проблему будем в суде». Он потребует провести экспертизу, и если выяснится, что отец кто-то другой, то я не получу ни копейки.

– Ну и чего ты ревешь, дурища? – нахмурилась Агата. – Тысяча баксов – нормальные деньги. Если считаешь, что этого мало, тряхнем как следует твоего Берсеньева, заплатит куда больше.

– Мне его деньги не нужны, – прошептала девушка. – Он так сказал, как будто… как будто не верит, что это его ребенок. Как же так можно, ведь он… ведь я… у меня никого другого не было. Никогда.

– Может, он прав, и с ребенком торопиться не стоит? – неуверенно произнесла я.

– Вы что? – нахохлилась девушка. – Это Сережин ребенок.

– Но ему он на фиг не нужен, – буркнула сестрица. – Ты бы романтическую дурь из головы выбросила… «Сережин ребенок», – передразнила она. – Сереж этих – как грязи по осени, от каждого рожать замучаешься.

– Я не могу, – запричитала Наташа. – Я все думаю, а вдруг он вернется?

– Кто? – хмыкнула Агата.

– Сережа. Мой Сережа.

– Скажи-ка мне, грешное дитя: с тобой менты беседовали?

– Вы про убийство это? – испуганно пролепетала Наташа.

– Про убийство, про убийство.

– Беседовали. Только я про эту Людмилу ничего не знала и видела один раз. Пришла какая-то девица в колледж, посмотрела на меня и говорит: «Ты Наталья Фоминцева?» – я кивнула, а она мне: «Чухонка белобрысая», – и ушла. Я уже после разговора со следователем догадалась, что это, наверное, она была, Сережина девушка, потому и обзывалась.

– Когда она в колледж явилась?

– В марте, кажется.

Вопросов больше не осталось, зато возникла проблема: что делать с девчонкой?

– Реветь завязывай, – сказала я. – И как следует подумай. Ребенок – это серьезно, это на всю жизнь. А своего Сережу ты можешь и не дождаться.

– Понадобится помощь – звони, – добавила Агата и положила на стол визитку.

Мы направились к двери, когда Наташа спросила:

– Я не поняла, а вы кто?

– Снегурочка. Я. А вот она Дед Мороз, только переодетый, – кивнула я на Агату, и мы поспешили убраться восвояси.

– Столько времени псу под хвост, – ворчала сестрица. – А у меня его и так нет, по крайней мере, на личную жизнь хронически не хватает.

– Нет у тебя личной жизни, – хмыкнула я.

– Откуда ей взяться, если с утра до вечера слушаешь душещипательные истории одна другой бестолковей? Вот и сейчас: ничего путного не узнали, а геморрой нажили. Теперь вот думай, что с этой дурехой будет.