Единственная
Шрифт:
— Конечно, дорогая. — Тони обнял ее за плечи.
— Можем мы немного пройтись? — спросила Наташа так тихо, чтобы никто, кроме него, не мог услышать.
— Ну, конечно.
Он нежно погладил ее по щеке, а она едва устояла против желания оттолкнуть его руку.
Выйдя на улицу, она увела его за несколько кварталов от дома на небольшую детскую площадку, где никого не было и только поскрипывали на ветру ржавые качели. Наташа прислонилась к детской лесенке, перебирая руками холодные серебристые перекладины и не произнося ни слова.
— Ты в порядке,
— Я хочу порвать с тобой. — Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Что? — Тони в изумлении сделал шаг назад.
— Мы больше не можем быть вместе.
— Я, кажется, ослышался, дорогая. — Он в упор посмотрел на нее.
— Ничего подобного, — мотнула головой она. — Все кончено.
— Подожди минутку, — Тони начал злиться. — У тебя нет для этого причины, я не позволю тебе просто так меня бросить.
Наташа промолчала.
— Эй, — он повысил голос, — не ты ли на днях умоляла меня сделать кое-какой пустячок для тебя, и разве я не выполнил все, как ты просила? А теперь из-за такого пустячка, из-за злой шутки твою маму похоронили. И ты хочешь избавиться от меня? — Тони впился в нее взглядом. — Ты так собираешься отплатить мне?
— Одно к другому не имеет никакого отношения. — При его словах у нее все внутри сжалось.
— Ах не имеет, да? — Он хлопнул рукой по перекладине с такой силой, что Наташа вздрогнула. — Ну, а я думаю, имеет. По-моему, ты именно из-за этой истории не хочешь, чтобы я был рядом. — Он еще сильнее разозлился. — Ты знаешь, Наташа, что ты непорядочная девушка? Сперва втягиваешь меня в жуткую историю, а потом стараешься замести следы.
— Я тебе повторяю снова и снова, — раздраженно повернулась к нему Наташа, — это здесь ни при чем. Я не люблю тебя, вот и все. Думала, что люблю, а оказалось — нет.
— Не любишь меня? — воскликнул он, сжав руки в кулаки. — Ты, черт побери, не любишь меня?
В какое-то мгновение ей показалось, что он ударит ее, но неожиданно он повел себя совершенно по-другому — подошел к ней, погладил ее по волосам, взял за руки.
— Наташа, дорогая, ты не понимаешь, что говоришь. Ты огорчена, и это понятно, для тебя это печальный, очень печальный день. Тебе нужно пойти домой и немного поспать, завтра ты поймешь, что ошибалась, и мы сделаем вид, что ничего не было. Я люблю тебя, крошка, и не позволю тебе так уйти.
Наташа с досадой отстранилась.
— Послушай, Тони, — резко сказала она, — я не меняю своего решения, я больше не хочу тебя видеть. Больше не звони и не приходи. — И она собралась уйти.
— Ты самая настоящая сука, ты это знаешь, дорогая? — сказал он ей вдогонку, и его угрожающий тон остановил ее. — Ты подлая тварь. Ты только что закопала свою мать — я хочу сказать, что это ты свела ее в могилу, — а хочешь приписать это мне. — Она повернулась лицом к нему. — И ты думаешь, что сможешь жить с этим? — продолжал он с улыбкой. — Ты ошибаешься. — Она застыла, как прикованная. — Помнишь, мы были одной командой? — В его глазах мелькнуло мечтательное выражение. — Особенной командой. Вместе мы могли все.
Внезапно он поднял кулак и изо
Много часов подряд Бен принимал соболезнования, вежливо благодарил каждого за сочувствие, позволял пожать себе руку или похлопать по плечу и пробормотать бесполезные слова утешения, и теперь, закрыв дверь за последним посетителем, чувствовал себя совершенно измотанным.
Он бродил по квартире, ища себе занятие, но женщины, стараясь не попадаться ему на глаза, почти все сделали сами. Блюда с едой были убраны, рюмки и тарелки унесены из гостиной. Отец ушел в спальню несколько минут назад, и из-за закрытой двери не раздавалось ни звука. Подавленный гнетущей тишиной в доме, Бен пошел в кухню и увидел, что здесь ему тоже нечего делать, — на сушилке выстроилась чистая посуда и столовые приборы, раковина пуста, а кухонный стол вытерт. У него не было желания ни с кем разговаривать, но он почти обрадовался, когда зазвонил телефон.
— Бен, это я. — Голос у Карлин был усталый. — Как ты?
Бен почувствовал, как тоскует по ней, он был не прав, плохо подумав о ней раньше, она не отвечает за отца.
— Хорошо, — успокоил он ее.
— Я ужасно чувствую себя из-за того, что меня не было сегодня с тобой, — грустно продолжила она. — Пожалуйста, прости меня, но я просто не смогла оставить маму одну в больнице.
— Все нормально, правда, — мягко остановил ее Бен. — Конечно, ты не могла ее оставить.
— Бен, это ужасно, — ее голос стал глухим от сдерживаемых слез, — его ноги ничего не чувствуют, доктора уверены, что он никогда не сможет ходить. — Она заплакала вслух. — Он лежит там такой беспомощный, и всю жизнь будет прикован к инвалидной коляске.
При ее последних словах Бена охватила ярость такой силы, что ему пришлось вцепиться в телефонную трубку, чтобы удержаться и не закричать во весь голос, не завыть, как дикий зверь: «Но этот ублюдок жив, а моя мать мертва. Все должно было быть наоборот. — Он дрожал от возмущения. — Если бы моя мать была живой в инвалидной коляске, я бы не уставал благодарить Бога».
Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться, а Карлин продолжала всхлипывать, не подозревая о его борьбе с самим собой.
— О Бен, — произнесла она сквозь слезы, — почему все должно было так случиться?
— Все будет хорошо, Карлин, вот увидишь.
Утешая ее, Бен заставил себя говорить спокойно; Карлин ничего не ответила, но он слышал, что ее рыдания начали утихать.
— Я должен идти.
— Понимаю. — Она помолчала и добавила: — Бен, я люблю тебя.
Бен не в силах был что-нибудь сказать и быстро положил трубку. Быть может, она подумает, что он этого не слышал.
Слишком невыносима была эта смесь гнева и боли. Бен опустился в кресло, ему не хватало воздуха, и неожиданно он наконец заплакал. Один в маленькой, ярко освещенной комнате, он раскачивался в кресле, и душераздирающие рыдания наполняли тишину кухни.