Единственная
Шрифт:
И когда Анна об этом вспомнила, на душе вдруг стало очень тепло, и не просто тепло -уютно, захотелось вдруг заново пережить тот день и почувствовать неуловимое ощущение единения...
Занятая своими мыслями, она вновь перевела взгляд на картину... и замерла! УВИДЕЛА! Или просто показалось? Все время, изучая «У моря» Анна тщательно разглядывала каждый кусочек полотна: сверяла стиль написания, наложение друг на друга мазков, цветовые переходы, особенность композиции. И только сейчас, не считая самого первого раза, она взглянула на картину просто, как обычный зритель, не пристально и внимательно, а без внутренней подготовки... и увидела... или все же показалось?
Нащупав рукой сотовый, Анна быстро нашла в телефонной книге необходимый номер:
– Алло! Денис, ты мне сможешь устроить рентген?
Кукла заболела
Пухлые
Знакомые звуки возвращали в детство. И вспомнилась Москва, и отчего-то – весна, когда текут по городу ручьи, когда воздух особенно свеж, когда в Вербное Воскресенье все спешат на службу, и в церкви пахнет воском и ладаном, а тонкие веточки с пушистыми комочками нежно щекочут щеки. А еще весной совершенно особенное солнце! Яркое, лучистое, пока не припекающее, но уже потихоньку дарящее тепло.
Как же Ольга скучала по России... как не хватало ей той простой и неторопливой жизни, привычного уклада, близких людей. Она осталась одна... совсем одна...и только ночами снились газовые фонари перед домом, желтая канарейка, клетка с которой стояла в столовой. Когда-то каждое утро, открывая маленькую дверцу, Ольга кормила птицу с ладони. А еще часто снилось Высокое, улыбающаяся Мария Львовна, шумные дети, ветки белой сирени и тонкий взволнованный мальчик с кистью в руках...
Где все они сейчас? Что с ними стало? Ольга не знала. Она много раз отправляла письма в Россию, но не получила ни одного ответа. Два года назад, спешно бежав из страны, молодая женщина даже представить себе не могла, что уже не возвратится на родину.
В России творилось страшное. Летом тысяча девятьсот семнадцатого, во время московских забастовок, застрелили ее мужа. Ольга, для которой Сергей Львович всегда был столпом и защитой, не знала, как жить дальше. Она любила его. Не восторженно, не страстно, не взволнованно, но любила. Была в нем сила и уверенность, своя правда, перед которой невозможно было не склониться. Чувства Ольги к мужу шли об руку с глубоким уважением и благодарностью к этому человеку. Потеря Сергея Львовича оказалась страшным сокрушительным ударом, и у Ольги, теперь уже вдовы, открылась чахотка. Мария Львовна с мужем уговорили ее поехать на лечение в Крым. В сентябре того же года был снят небольшой дом на берегу моря, куда раздавленная несчастьем женщина сразу же и направилась поправлять свое хрупкое здоровье.
В памяти навсегда остались легкий свежий ветер, запах моря, высокие душистые сосны с длинными иголками, долгие пешие прогулки, чувство глубокого горя и одиночества. А еще розы. Огромное количество цветущих роз, растущих в садах, увивающих открытые террасы и расставленных в вазах по комнатам.
Из Москвы приходили тревожные вести, все больше разговоров было о перевороте, голоде и уличных беспорядках. Руководство фабрикой взял на себя муж Марии Львовны, но производство на ней почти прекратилось.
Однако деньги Ольга получала исправно до самой весны восемнадцатого года, когда в Крым пришли немцы, и связь с родными полностью оборвалась. Это была блокада, люди жили в постоянном страхе перед происходящим и выискивали малейшие возможности, чтобы бежать. Поговаривали, что за весомую взятку с немцами можно было договориться. Живя в Крыму, Ольга познакомилась с одной графиней - очень здравомыслящей и едкой на язык старушкой. Чувство изоляции, дискомфорта и неуверенности в будущем сблизило двух столь непохожих друг на друга женщин. Они вместе выбирались на прогулки и предавались ничего не значащим разговорам, находя в них временное спасение от страха перед неизвестностью и неопределенностью, а бывало, что и вспоминали о своей прошлой мирной жизни. И хотя воспоминания эти были разными, потому что мало общего было в жизни дочери купца, а позже жены фабриканта и некогда красивой великосветской дамы, они каким-то немыслимым образом объединяли. Однажды графиня заявила, что не собирается умирать от пули немца или большевика, и намерена увидеть перед своей кончиной Париж. Ольга тогда рассмеялась, восхитившись оптимизмом старушки. Однако вскоре выяснилось, что та вовсе не шутила. Она доподлинно узнала, с кем за деньги можно договориться и попытаться поездом добраться до Одессы. Графиня предложила Ольге стать ее компаньонкой. Для молодой женщины
Париж заполонили беженцы из России. Ювелирные украшения русских аристократов и промышленников скупались за бесценок, вчерашние княгини были вынуждены искать себе работу и пропитание. Полученные за драгоценности графини деньги Ольга не стала тратить, она положила почти всю вырученную сумму в банк под проценты. Украшения старушки были очень дорогими, поэтому, получив за них даже треть причитающейся суммы, Ольга могла получать доход с вклада, который позволял оплачивать небольшую комнату на самом верхнем этаже многоквартирного дома. А это уже кров. На еду и одежду приходилось зарабатывать. И Ольга зарабатывала тем, что обучала музыке детей. Она долго искала первую ученицу, ходила по домам, предлагала послушать свою игру, и ответом всегда была захлопнувшаяся перед самым лицом дверь. Это было унизительно и больно. Сколько раз Ольга возвращалась в маленькую комнату и плакала от жалости к себе, от беспросветности будущего существования. Но однажды ей не отказали и, пригласив в гостиную, предложили что-нибудь сыграть. Невозможно было описать состояние этой измученной женщины, когда ее огрубевшие пальцы вдруг снова почувствовали под собой клавиши и соприкоснулись с музыкой. Она играла Бетховена, Сонату №8, и с каждым аккордом как будто что-то незаметно оттаивало в ее заледенелой душе, вспоминались давно забытые чувства и эмоции, она вновь приоткрыла дверцу в особенный и ни с чем не сравнимый мир - мир музыки.
– Madame, vous pleurez? *
Ольга смахнула с щеки слезу и улыбнулась:
– Tout est bien, Annet. Joue plus loin. Il se te trouve bien.**
Маленькие детские ручки упорно трудились над «Болезнью куклы» из «Детского альбома» Чайковского.
_________________________
* - Мадам, вы плачете? (фр.)
** - Все хорошо, Аннет. Играй дальше. У тебя неплохо получается. (фр.)
Глава шестая
Я у Нее одной ищу ответа...
Анна сидела перед Епифановым, сильно нервничала и надеялась, что это не сильно заметно. Потому что нужно было озвучить просьбу, вероятность получения согласия на которую равнялась пятидесяти процентам.
– Андрей Николаевич, - начала Анна свою хорошо подготовленную накануне речь. – Заключение относительно картины Саввина полностью готово. Я принесла его с собой. В лаборатории подтвердили, что холст, грунтовка и химический состав красок соответствуют времени созданию полотна. Как искусствовед, я подтверждаю стилистическое сходство в написании дошедших до нас картин художника, и работы, приобретенной вами на аукционе. Более того, несколько дней назад удалось связаться с двумя музеями во Франции, где хранятся картины Саввина. Мне очень повезло, потому что я попала на сотрудницу, которая занималась изучением его жизни в эмиграции. Я представилась, сказала, что готовлю статью про художника в специализированное издание, и эта женщина любезно согласилась побеседовать. Так вот, в результате разговора удалось узнать, что прямых доказательств уничтожения картины «У моря» нет! Она СЧИТАЕТСЯ уничтоженной. Но точно об этом неизвестно, понимаете?
– Значит, я могу заключать сделку? – поинтересовался Епифанов.
Анна очень неуютно чувствовала себя рядом с этим человеком и ничего не могла поделать со своими ощущениями. Может быть, оттого, что смотрел Андрей Николаевич на собеседника прямо, и глаза у него при этом были немигающие и бледные? Такие... немного мутные. В ходе своей работы Анна встречалась, общалась, взаимодействовала с людьми совершенно разными: и шумными студентами, и чувствительными творческими натурами, и известными, уверенными в своем таланте и успехе художниками, и знаменитыми искусствоведами, и удачливыми меценатами-бизнесменами. Но даже если где-то общение складывалось не очень легко, то это не шло ни в какое сравнение с тем дискомфортом, которое она чувствовала сейчас.