Единственные
Шрифт:
Приняв решение, Артурчик первым делом стал его откладывать – когда было подходящее настроение, то не было времени, когда было время – одолевал страх, как бы не встретили руганью, а когда совпадали время и настроение, то было пусто в кармане – к малышу с пустыми руками не пойдешь, а в компании, куда Алиса ввела Артурчика, деньги улетали со свистом: не клей же нюхать, все покупают кокаин, аристократический порошочек, и что – Артурчик хуже всех? О том, что будет, когда мать обнаружит пропажу драгоценностей, он старался не думать. Ну, покричит, замахнется, велика важность. Вряд ли нажалуется дядям –
Артурчик был к матери несправедлив – в том, что он не вылетел из института, была исключительно ее заслуга. Она познакомилась с дамами на кафедрах и из своих деловых поездок привозила им дорогие подарки. Собственно, выбор этих подарков и навел ее на мысль о бутике – не пошлом и тошнотворном, где людям пытаются впарить китайский ширпотреб за натуральную кожу от «Piquadro», а о настоящем, где даже футлярчик для визитных карточек – из крокодила.
Так что Регина потихоньку начала присматривать помещение – и отыскала через несколько месяцев одно удачное. Ее позабавило, что это неподалеку от Лидиного дома. Она бы не слишком расстроилась, если бы заломили высокую цену, и нашла что-нибудь подешевле, но помещение перехватил конкурент, и тут ей вожжа под хвост попала. Регина решила заполучить не только торговый зал с несколькими комнатами, но весь дом. Дом был сталинской постройки, очень солидный, и она радовалась: вот такое не стыдно оставить Артурчику в наследство!
Интригу Регина начала грамотно – из всей родни выбрала для переговоров Гарика, своего ровесника. Дядя Лева и дядя Алик были уже старики и переставали понимать, что творится вокруг. А вот Гарик понимал. Он, конечно, был недоволен похождениями Артурчика. Хотя Регина старалась выгородить сына перед родственниками, но что же это за бизнесмен, если не умеет собрать нужную информацию? Но приобретение недвижимости его заинтересовало.
Гарик знал, что Артурчик уже перепробовал все, что оболванивает, и знал также, что наркоманы долго не живут. Так что дом в итоге должен был остаться семье – Рафику, его сестрам, сыну и дочери дяди Алика, их детям. О ребенке Ксюши он меньше всего беспокоился – эту тему в семье не поднимали, и ребенка словно бы не существовало.
А между тем Машуня росла, вот уже и в школу пошла, вот уже и принялась бунтовать против ненавистной скрипки.
Возможно, дали знать себя гены отцовских предков – девочка получилась довольно упрямой, и это несказанно радовало Ксюшу. Она видела – матери не удастся сломать Машуню так, как ее саму сломали. Девчонка однажды даже сбежала из дома, переночевала у одноклассницы. Если бы сама Ксюша такое хоть раз учудила – ей бы потом жилось гораздо легче; теперь она поняла, что ее покорность и страх перед матерью сильно ей в жизни навредили. Но иначе жить она уже не умела – а бунт был безмолвным, тайным, совершался два-три раза в месяц на квартире у человека, которого Ксюша никогда не видела. Олег говорил, что это – надежный друг.
Ксюша уже не понимала, как она жила без этого человека. Когда он
На том, чтобы как можно чаще отводить ребенка в школу и забирать из школы, настаивала Лида. Ей был необходим контроль над внучкой. Ксюша в общем-то не возражала – одно удовольствие прогуляться с дочкой, такой красавицей. Дочка фигурой пошла в отца, тоже тоненькая, и ноги – отцовские, безупречные (своими Ксюша не была довольна). Опять же, они могли спокойно поболтать, зная, что бабушкино всеслышащее ухо далеко. Они и посмеяться могли, и зайти в дешевую кафешку (бабушка не одобряла кафешек, считая, что можно взять в супермаркете бессмертных булочек с корицей, а потом съесть их на кухне, с чаем).
Как раз из кафешки они и шли, и уже оказались возле самого дома, когда визг тормозов заставил их обернуться.
Движение на улице перед домом в последнее время было напряженное – и машин у народа прибавилось, и параллельную улицу, по которой всегда шел главный поток транспорта, городские власти наконец взялись чинить. О том, чтобы перебежать четыре полосы посреди квартала, уже и речи быть не могло – следовало идти к перекрестку и ждать зеленого кружочка и зеленой идущей фигурки на светофоре.
Но кого-то же понесло напрямик. Этот человек шел, явно не понимая – где он, откуда он, кто он. Шажки были мелкие, руки странно мотались, не находя покоя. Однако цель у чудака явно имелась – и этой целью был вход во двор, где жили Ксюша с Машуней.
Машины тормозили, огибали высокую фигуру, уже кто-то с кем-то столкнулся, кто-то кому-то ободрал бок, кто-то получил удар сзади в бампер. Человек, не останавливаясь и ничего вокруг не замечая, семенил, продвигался вперед – и вдруг Ксюша его узнала. Это был Артурчик.
Ровно миг она смотрела в знакомое, когда-то любимое лицо, теперь утратившее ангельскую свежесть и выразительность, ставшее серым, тусклым, тупым. Ровно миг – и оно пропало. Опять завизжали тормоза, из остановившейся машины выскочил шофер, на проезжую часть выбежали люди.
– Надо же так обдолбаться, – сказала женщина, следившая за продвижением Артурчика по улице вместе с Ксюшей.
– Наркош этих развелось… – буркнул старик, спутник женщины. – И поперся, и поперся! Шофер не виноват!
– Не виноват шофер, он сам под колеса полез! – отозвался другой прохожий. – Кажись, «скорую» пора вызывать…
– Ну, станет тебе «скорая» ездить ко всякой наркоте…
– Мама, мама! – закричала испуганная Машуня. – Идем домой!
Ксюша стояла, держа дочку за руку и не имея сил сдвинуться с места. В голове была одна мысль: нет, нет, это не Артурчик… ошиблась, ошиблась, это не он, это не может быть Артурчик…
Движение на одной из полос стало – люди столпились вокруг лежащего; кто-то, опустившись на корточки, щупал ему пульс, оттягивал веко.