Единственный друг

Плонский Александр

Вспоминаю о лунапульте, как о самом ярком в жизни. По остроте ощущений, полноте чувств нет ей равных. Позднее, став космопроходцем, я не однажды бывал в гораздо более острых ситуациях, если оценивать их объективно, а не эмоционально. Чего стоит, к примеру, зациклиться в пространстве-времени! А ведь со мной это случилось...

В тот раз я испытал чувство обреченности, покорную готовность примириться с неизбежным. Страх и печаль сплелись в душе. Но меня не покидал трезвый взгляд на то, что произошло. При всей остроте ситуации не было остроты ощущений! Вероятно,

оттого, что я уже стал стопроцентным профессионалом.

Лунапультой же занимаются любители. И вся она - взрыв эмоций! Тебя приподнимает над Землей, и несколько секунд висишь беспомощный, не чувствуя опоры, в зыбком равновесии. Затем - у-ух!
– Земля падает из-под ног, а ты несешься ввысь, к свету, к небесной голубизне, к Солнцу. И кажется, что рассекаешь телом не податливый воздух, а толщу воды. Каждое облако как тяжелый пласт...

Один за другим отстреливаются ускорители-антигравы. Обойма пустеет. Небо уже густо-синее, на нем проступили звезды, еще чуть мерцают... Но вот превратились в мертвую россыпь льдинок на матово-черном фоне.

Затмилось Солнце, всплыл огромный диск Луны. До нее лететь и лететь... В тишине. В невесомости. Сквозь пустоту, где нет ни упругого сопротивления среды, ни ветерка.

Летишь наедине с Вселенной и... собственной гордыней, не думая о реалиях войны - дисколетах-перехватчиках, барражирующих на границах Солнечной системы, недавней атаке корпускуляров, когда словно лезвием срезало вершину Эвереста, неудавшейся попытке Кривых миров растопить льды Антарктиды и вызвать затопление материков...

МЫСЛИ абстрактные и возвышенные - о величии мироздания, тайне разума и смысле бытия, о высшей силе, есть ли она?

Вот и все о лунапульте. Не она главное в моих воспоминаниях. Их становой хребет - наша с Леном дружба. И неотрывная от нее история сенсационного завершения галактической войны.

Обремененный годами, я не могу не думать о природе войн, их корнях. Неужели война - непременная спутница разума? Ведь чем совершеннее разум, тем изощрённей создаваемые им орудия уничтожения, реальней апокалипсис. Но разве не разум в пред-роковой миг отодвигал его... на неопределенный срок?

Много столетий битвы сотрясали земной шар, пока он не стал для них тесен. Тогда вся Солнечная система, с ее планетами, спутниками, астероидами, превратилась в арену военных действий. И этого оказалось мало - война выплеснулась в Галактику, захлестнула ее.

На очереди была Вселенная, и лишь законы природы, словно неприступные бастионы, еще преграждали путь войне. Но если бастионы нельзя взять штурмом, то их можно обойти! Поиском обходных путей и занимались, со всем упорством, на какое были способны, лучшие умы как одной, так и другой враждующих сторон. И кто знает, не заполыхал ли бы вселенский пожар, если бы огонь не погасил Лен...

Замечу, что его исключительность, столь очевидная сегодня, в то время вовсе не бросалась в глаза. Даже я, всецело находившийся под влиянием Лена, не отдавал себе отчета о масштабах этой могучей личности и представить не мог, какое уникальное место в истории человечества займет

мой единственный друг.

* * *

Однажды Лен сказал походя, как о чем-то несущественном:

– Знаешь, я вчер-ра женился.

– Как женился?
– ошеломление переспросил я.

– Как все женятся, - усмехнулся Лен.

Я был унижен, нет, морально раздавлен. Человек, называвший себя моим другом, не счел нужным посоветоваться со мной, не предупредил заранее, не познакомил с невестой!

Захотелось ударить его, крикнуть что-нибудь оскорбительное.

"Поганый лириец!" -- чуть было не сорвалось у меня с языка.

К счастью, я так и не произнес этих подлых слов, иначе мы бы расстались навсегда.

Лен забеспокоился.

– Да что ты... Не бер-ри в голову! Так уж получилось... Не мог я не жениться, понимаешь? Свадьба завтра. Пр-риходи, хор-рошо?

– Сначала женишься, потом на свадьбу приглашаешь, да?

До этого я не раз бывал у Лена. Его отчим, глава коммерческой фирмы, мужчина лет пятидесяти, крупный, шумный, ироничный, при встречах похлопывал меня по плечу:

– Живем, юноша?

– Живем, - в тон ему отвечал я.

Этим наше общение и ограничивалось. Он сразу же переставал меня замечать, как будто я внезапно превращался в невидимку.

Между Леном и отчимом существовали странные отношения: оба вели себя так, словно были ровесниками. Лен называл отчима по имени: Поль, тот, в свою очередь, не стеснялся при пасынке в выражениях, пересыпая речь скабрезностями.

Мать Лена (язык не поворачивается назвать ее мачехой) была хрупкой болезненной женщиной. На первый взгляд, она совершенно не подходила жизнерадостному мужу, но жили они, как мне казалось, дружно или, во всяком случае, мирно.

Лен относился к матери с обожанием, однако и ее называл только по имени: Анна. Ни разу не слышал, чтобы он сказал ей: "мама".

После женитьбы Лен и Рина (так звали его жену) перебрались в отдельную жилую секцию...

Теперь я знаю, что наши давние предки смотрели в будущее с неистребимой надеждой: все проблемы разрешатся, воцарится гармония, любое желание сразу же исполнится. Ради этого утопического будущего они переносили тяготы и лишения, отказывали себе в самом необходимом, словом, жертвовали настоящим. Вера в светлое будущее, не свое - потомков, была для них смыслом жизни, оправдывала любые несуразицы.

Это взгляд с высоты сто тридцатого века. А тогда, в веке тридцатом, мы были так же наивны и легковерны...

Впрочем, попади предки в наш тридцатый век, они, вероятно, поначалу приняли бы желаемое за действительное. Ведь мы бы уверяли их, что живем лучше всех, что наше общество самое справедливое, гуманное, прогрессивное, и если бы не Кривые миры...

Но пращуры вовсе не потеряли бы головы от обилия и могущества техники. Рано или поздно они бы разобрались в ситуации. Им стало бы ясно, что совсем не жажда астральных открытий разбросала людей сначала по Солнечной системе, затем по Галактике. И что вовсе не Кривые миры повинны в наших бедах.