Единственный свидетель
Шрифт:
— У вас сохранился его телефон?
Инна прошла в коридор, залезла в карман плаща, в котором летала на Кипр, и нашла там маленькую визитную карточку.
— Вот она, так, это в Европе, а вот тут от руки приписан петербургский номер.
— Звоните ему!
— Зачем? Думаете, он поможет?
— Это ваш последний шанс! Звоните и просите о встрече срочно!
— Но я не могу оставить Павлика…
— Зовите его сюда, — жестко произнесла Надежда, — в эту коммуналку, пусть он посмотрит на вашего сына, и пусть его католический бог только
Инна позвонила господину Монигетти и, повинуясь настойчивым взглядам Надежды, сделала все так, как она велела. Священник обещал приехать завтра к десяти утра.
В двенадцатом часу в самый разгар работы к подъезду банка с мягким шорохом шин подкатили три черные машины — большой представительский «Мерседес-320» и две «ауди». Дверцы машин синхронно распахнулись, из них выскочили бравые коротко стриженные парни в хорошо отглаженных темных костюмах, не скрывающих атлетическую мускулатуру. Чуть позже медленно и с чувством собственного достоинства из «мерседеса» выбрались двое людей среднего возраста, очень друг на друга похожих: оба невысокого роста, пузатые, с маленькими, заплывшими жиром глазками. В околокриминальных кругах они были известны как братья Косые, хотя на самом деле братьями не были. Кличку свою они получили не из-за плохого зрения, а из-за фамилии одного из «братьев» — Леонида Косырева, или Ленчика.
«Братья» в окружении охраны неспешно взошли по ступеням банка, прошествовали мимо охранника — у бедного парня вытянулось лицо, — и он, еле дождавшись, когда «братья» пройдут мимо, торопливо доложил старшему о визите.
Информация мгновенно поступила к управляющему, и когда «братья», миновав второй, внутренний, пост охраны, подошли к его кабинету, Артур Виленович уже с широкой, хотя и несколько кривоватой улыбкой распахивал перед ними двери.
— Рад видеть, рад видеть! Раечка, кофе всем сообрази!
«Братья» вошли в кабинет, охрана застыла в коридоре. Артур Виленович усадил гостей в лучшие кресла, Раечка внесла кофе и исчезла. Управляющий, не давая установиться гнетущей тишине, начал:
— Чему обязан посещением?
— Да знаешь ты, Артур, чему обязан. Деньги из Калмыкии через тебя шли? Через тебя! Где они?
Управляющий посерьезнел.
— Так вы, мужики, за калмыцкой фирмой стояли? Я не знал.
— А тебе и знать не обязательно. Ты, Артур, своим делом занимайся: бабки перекачовывай.
А чьи это бабки — тебя по жизни не должно волновать.
Ленчик говорил за обоих «братьев», второй, Мишаня, сидел насупившись, мрачнее тучи, и всем своим видом изображал крайнее недовольство. Получалось у него хорошо, потому что Артур Виленович постоянно чувствовал его мрачное тяжелое присутствие и сбивался с мысли. Ему было скверно: и так-то история с калмыцкими офшорами была не из приятных, но теперь, когда за ней замаячили мрачные фигуры «братьев» Косых, история эта становилась просто страшной, она начинала пахнуть кровью.
— Ну что
Я ему велел деньги искать, если жить хочет…
Мишаня вдруг очнулся и шарахнул по столу волосатым кулаком:
— С шестерками своими не можешь разобраться! Да мы тебя сожрем — не подавимся! Мразь болотная! Ты себя кем воображаешь?
— Погоди, погоди, Мишаня, — с ласковой улыбкой остановил его Ленчик, — не кипятись.
Артур — мужик авторитетный, ну, может, не понял, по жизни, в какое дерьмо вляпался, так мы ему объяснили. Теперь он все понял. Правда ведь, Артур, понял?
— Конечно, мужики, я понял. Я разберусь, не сомневайтесь.
— Мы и не сомневаемся. Три дня, говоришь?
Пусть будет три дня.
Артур Виленович ни про какие три дня не говорил, но намек понял и возражать не стал.
— Как ты говоришь, — продолжал Ленчик, — твоего зама-то зовут? Не того, что грохнули, а по безопасности?
— Костромин.
— Ну, Артур, ты извини, но мы с ним сами все-таки поговорим. Для верности. А то вдруг он тоже не понимает? У вас тут в банке все какие-то непонятливые.
Артур Виленович промолчал. Возражать «братьям» при таком раскладе было опасно, согласиться — и унизительно, и опять же опасно: это значит показать свою слабость и неумение справиться с собственными людьми. Таким людям, как «братья», слабость показывать нельзя — это все равно что волку подставить незащищенное горло. Хотя он как-то случайно смотрел по телевизору передачу, где чудак-биолог утверждал, что для волка чужое незащищенное горло означает капитуляцию, и благородный хищник не вцепится в него зубами, а скромно отвернется.
Н-да, хотел бы он посмотреть, решится ли сам биолог на такой эксперимент! Кроме того, волки и «братья» Косые — не одно и то же.
«Братья» встали, считая разговор оконченным, и вышли, не прощаясь. Управляющий банком сидел за столом, потупясь. Ему было очень нехорошо. Он и так знал, что, как справедливо выразился Ленчик, вляпался в дерьмо, но до сегодняшнего дня не подозревал, что увяз в нем по уши.
Тем временем Косые с охраной спустились этажом ниже и подошли к кабинету Костромина.
Юрий Николаевич не ждал, что они снизойдут до него, и к дверям не выскочил. Он сидел у себя в кабинете и мирно разговаривал по телефону.
«Братья» ворвались к нему, как пираты на захваченный корабль противника. Часть охраны они взяли с собой — пусть мальцы видят, что старики еще многое могут. Ленчик в два шага пересек кабинет, заехал Костромину в свободное от телефонной трубки ухо, а саму трубку, которую Костромин от неожиданности выпустил из рук, перехватил в воздухе и оторвал от аппарата.