Единственный вдох
Шрифт:
Сол уже много лет не видел отца без рубашки. Когда-то тот ходил по своей лодке в одних шортах, и спина у него блестела от пота, под загорелой кожей играли крепкие мышцы. Во время школьных каникул Сол с Джексоном работали на лодке вместе с отцом: здорово было видеть его за штурвалом, слушать, как он выкрикивает распоряжения сыновьям, как травит шуточки.
Скрипнула койка. Дирк повернулся, открыл глаза.
– Сол?
– Как самочувствие?
Отец нервно сглатывает, облизывает губы. Слегка улыбается.
– Все будет в порядке.
Сол
– Уверен? Я тут говорил с доктором. Болезнь уже не в острой стадии. – Последние несколько лет Дирка мучил панкреатит. – Теперь это хроническое. От твоей поджелудочной ничего не осталось, врачи подозревают диабет. Ты в курсе?
Почему он так нападает на отца? Наверное, вид Дирка выбивает у него почву из-под ног.
Превозмогая боль, отец приподнимается, и Сол подхватывает его за плечи, помогает сесть. Руки у отца костлявые, кожа дряблая.
– Прости, что причинил столько неудобств.
Сол снова кладет руки в карманы.
– Не надо просить прощения, главное, поправляйся.
– Я сам виноват. Мы оба это знаем.
«Выпивка, чертова выпивка», – думает Сол.
– Давно у тебя боли?
– Ну, какое-то время.
– Сильные?
– Когда как.
– Ты тощий, как скелет.
– Булимия. На подиум, знаешь ли, не берут, если весишь больше пятидесяти.
Сол выдавливает улыбку.
– Еще немного, и ты сможешь позировать только в больничном халате!.. Зря ты не сказал мне, что болеешь.
– И что бы ты сделал? У тебя своя жизнь. Я сам разберусь, ладно?
– Ты звонил мне на днях.
– Да, подумал, что надо сходить к врачу.
Солу ужасно стыдно, что он не ответил на звонок. Белки глаз Дирка пожелтели, налились кровью, кожа потускнела.
– Хронический панкреатит – это серьезно. Доктор говорит, болезнь сильно сокращает продолжительность жизни.
– Я знаю.
– То есть ты бросишь пить?
Отец вздыхает.
– Я хочу бросить. И всегда хотел.
Больше Дирк ничего не говорит, но Солу все понятно: эту тему они поднимают не первый раз. Хотеть бросить и действительно бросить – две разные вещи.
Отец и сын молчат, в палате слышно лишь, как пищит кардиомонитор.
– За тобой тут хорошо присматривают? – спрашивает Сол, лишь бы не молчать.
Мимо палаты проходит медбрат, толкающий тележку, и радостным тоном с ними здоровается.
– Обтирание губкой не на высшем уровне, – отвечает Дирк.
– Я смотрю, старый моряк еще не растерял чувство юмора.
– Нет, только достоинство.
Отец с сыном болтают еще несколько минут.
– Послушай, – наконец предлагает Сол, – может, когда тебя выпишут, ты немного поживешь со мной? Пока не поправишься.
Наверное, в нем говорит чувство вины, но так будет правильно. Увидев отца в больнице, Сол вновь задумался о том, что годы не знают пощады. В последнее время они отдалились друг от друга, сейчас самое время это изменить.
– На Уотлбуне?
Сол
– Не, вряд ли это хорошая идея.
– Почему? – спрашивает Сол. Так легко он не отступит.
– Не знаю, просто не хочу.
– Раньше тебе там нравилось.
– Ну да, только это было давно, – мрачно отвечает Дирк.
После того пожара Дирк не появлялся на острове, однако теперь Уотлбун стал Солу домом, и отец должен жить там вместе с ним.
– Заманчивое предложение, сынок, мне очень приятно, правда. Только не люблю я это место.
– Подумай еще, ладно?
Дирк кивает в ответ и постепенно погружается в сон.
Ева выходит из кафетерия с двумя пластиковыми стаканчиками кофе. Пальцы обжигает; она ставит стаканчики на столик, натягивает рукава на ладони и снова берет кофе.
В коридорах стоит запах антисептика и хлорки, а еще переваренной еды. Похоже, все больницы мира пахнут одинаково.
Сол стоит у окна в отделении гастроэнтерологии. В стерильной атмосфере приемной он кажется чересчур крепким, чересчур загорелым.
– Как отец? – спрашивает Ева. Она ставит кофе на подоконник, и стекла запотевают от облачков пара из стаканчиков.
– Ему ввели еще морфина, и он уснул.
– Думаешь, его надолго тут оставят?
– Неделя отцу точно светит. Ему надо набрать вес.
– А что сказали насчет алкоголя?
– Если не бросит, то загонит себя в гроб. Поджелудочная ужасная. Высока вероятность новых обострений.
– Как, сумеет бросить?
– Наверное. Ненадолго. У него бывали периоды воздержания: однажды он не пил целый год.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– О том, что он попал в больницу?
– О его зависимости.
– Большую часть моей жизни я помню отца алкоголиком. Я не в восторге, но что делать.
Ева молчит: Сола, как она поняла, не надо торопить во время беседы.
После небольшой паузы он продолжает:
– У меня не слишком получается понять… В смысле, мне ясно, в чем причина, просто… Я не пойму, почему он до сих пор себя травит. Конечно, это болезнь, зависимость – или как там говорят чертовы доктора, – но если бы он просто… остановился. Отец сильно постарел, – тихо добавляет Сол.
– Он у тебя крепкий, с ним все будет хорошо, – успокаивает Ева.
– Он звонил мне сегодня утром, а я не взял трубку. Я сто лет к нему не заходил, а надо было навещать регулярно, я ведь знаю, как он страдает из-за Джексона, потому и пьет больше обычного. Мне нечем оправдаться – я прохожу мимо его дома по дороге на работу. – Сол поворачивается к Еве и продолжает: – Отец мог умереть. У меня больше никого не осталось, а он мог умереть.
Ева подходит ближе и обнимает Сола.
Вокруг звучат голоса медсестер и посетителей. В ее объятиях Сол успокаивается, напряжение постепенно спадает. Она тоже успокаивается – когда они рядом, все остальное неважно.