Единственный выживший
Шрифт:
Приглушенный свет в кухне не помешал Джо разглядеть, что, несмотря на внушительные размеры, помещение было довольно уютным. Светлый кленовый паркет дополнялся кленовой же мебелью с рабочими поверхностями из черно-коричневого гранита, напоминающего своим цветом неочищенный сахар. В янтарно-желтом свете низко расположенных светильников тускло поблескивали на полках медные таганы, развешанные по стенам сковороды и свисающие со специальных крючков сверкающие кухонные принадлежности, отдаленно напоминающие языки замерших в ожидании благовеста церковных колоколов.
Подведя Джо к столику для завтраков, установленному в нише перед террасным окном, Джорджина
– Чарли! Лиза! Смотрите, кто к нам пришел! Это настоящее чудо, правда?
За окном Джо разглядел задний двор с бассейном, который ярко блестел в свете наружных фонарей. На овальном кухонном столе по эту сторону окна горели три декоративные масляные лампы с плавающими фитилями и высокими, суживающимися вверху стеклами.
Возле стола стоял высокий, привлекательный мужчина с густыми седыми волосами – доктор Чарльз Дельман.
Не выпуская руки Джо, Джорджина приблизилась к мужу и сказала:
– Познакомься, Чарли, это Джо Карпентер. Тот самый Джо Карпентер!
Чарльз поглядел на Джо с легким недоумением, но шагнул вперед и сердечно потряс ему руку.
– Что здесь происходит, сынок? – спросил он.
– Если бы я знал! – в тон ему отозвался Джо.
– Что-то странное и удивительное, это как пить дать, – заявил Дельман, и Джо впервые заметил, что, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие, он так же взволнован и возбужден, как и его жена.
Потом, сверкнув светлыми волосами, которые казались золотистыми в мягком свете ламп, из-за стола поднялась та самая Лиза, о которой говорила Джорджина. Ей было сорок с небольшим лет, и она все еще сохраняла юное и гладкое, как у школьницы, лицо, хотя ее светло-голубые глаза повидали не один круг ада.
Эту женщину Джо знал очень хорошо. Ее звали Лиза Пеккатоне, она работала в "Пост" и была журналисткой, как когда-то и он. Больше того, Лиза трудилась в том же самом отделе уголовной хроники, но специализировалась на расследованиях самых страшных дел: на деяниях маньяков-убийц, растлителей, насильников и психопатов, расчленявших свои жертвы. Порой Джо казалось, что она просто одержима какой-то навязчивой идеей, так как ему никак не удавалось понять, что же заставляет ее раз за разом погружаться в самые мрачные глубины человеческого сердца и писать о реках крови и диком безумии, ища смысл в самых бессмысленных и жестоких человеческих поступках. Репортерская интуиция подсказывала ему, что когда-то давно сама Лиза, должно быть, пережила что-то очень страшное, и что чудовище, оседлавшее и взнуздавшее ее в раннем детстве, все еще с нею, что оно все еще вонзает в нее острые шпоры и жжет хлыстом, и что она старается справиться с демоном памяти единственным известным ей способом, пытаясь понять то, что невозможно понять в принципе. Лиза Пеккатоне была одним из самых добрых и в то же время – одним из самых резких и принципиальных людей, которых Джо когда-либо знал; она была блестящим журналистом, дерзким, бесстрашным, но совестливым и честным, а ее проза была способна подбодрить ангелов и вселить ужас в черные дьявольские души. В свое время Джо восхищался Лизой и считал ее одним из самых лучших своих друзей, однако и от нее он отвернулся без всякого сожаления, когда, последовав в сердце за своей погибшей семьей, оказался на пепелище жизни.
– Джонни, сукин ты сын! – ласково сказала Лиза. – Откуда ты взялся? Ты что, тоже расследуешь это дело, или ты здесь как одно из действующих лиц этой истории?
– Я расследую это дело потому, что я – одно из действующих лиц, – ответил Джо. –
– Я давно уже не особенно верю ни в это, ни во что другое.
– Тогда что ты тут делаешь?
– Мы позвонили ей всего несколько часов назад и попросили приехать, – вмешалась Джорджина.
– Не обижайся, сынок, – вставил свое слово Чарльз, хлопая Джо по плечу. – Просто Лиза – единственный репортер, которого мы знаем достаточно близко и уважаем… как человека.
– Дело в том, что лет десять тому назад Лиза на добровольных началах пришла работать в нашей бесплатной клинике, в которой содержатся дети с ярко выраженной умственной недостаточностью и врожденными уродствами. Она работала по восемь-десять часов в неделю, преимущественно – в выходные, но мы видели, как она работала.
Джо этого не знал. Больше того, при всем своем уважении к Лизе, он даже не заподозрил бы, что она способна на такое.
Лиза, в свою очередь, не сумела сдержать неловкой, кривой улыбки.
– Да, Джонни, в свободное от работы время я люблю перевоплощаться в этакую мать Терезу. Но не вздумай разболтать об этом в "Пост" – это погубит мою репутацию.
– Я не против немножечко выпить. Никто не хочет вина? У нас есть неплохое "Шардоне". А может быть, "Грин-Хиллз" или "Мондави"? – вмешался Чарльзи Джо подумал, что Джорджина заразила его своей неуместной радостью. Можно было подумать, что они собрались здесь, в этот вечер из вечеров, для того, чтобы отпраздновать годовщину катастрофы рейса 353.
– Я не буду, – отказался Джо, чувствуя, что с каждой минутой все меньше и меньше ориентируется в происходящем.
– А я немного выпью, – кивнула Лиза.
– И я тоже, – сказала Джорджина. – Пойду схожу за бокалами.
– Нет, дорогая, лучше посиди здесь с Лизой и Джо, – остановил ее мягким жестом Чарльз. – Я сейчас все приготовлю.
С этими словами он направился в дальний конец погруженной в полумрак кухни, а Джо и обе женщины уселись на стулья возле стола. Желтый свет масляной дампы упал на лицо Джорджины, и Джо заметил, что, хотя глаза ее горят лихорадочным блеском, в них нет ни намека на помешательство.
– Это потрясающе, просто потрясающе! – воскликнула она. – Представляешь, Роза побывала и у него тоже!
Лицо Лизы Пеккатоне было наполовину освещено, наполовину скрывалось в тени.
– Когда это было, Джо? – спросила она.
– Сегодня утром, на кладбище. Она как раз фотографировала могилы Мишель и девочек. Когда я спросил, кто она такая, она ответила, что еще не готова говорить со мной и… ушла.
О том, как развивались события дальше, Джо решил не рассказывать до тех пор, пока не услышит историю Джорджины и Лизы. Меньше всего ему хотелось, чтобы то, что он мог сообщить, наложилось на их откровения и исказило их. Джо хотелось знать объективную картину, пусть и пропущенную через индивидуальное восприятие двух женщин.
– Это не может быть она, – вставила Лиза. – Роза погибла во время катастрофы.
– Это официальная версия.
– Тогда опиши ее.
Джо быстро перечислил внешние приметы Розы Такер, следуя привычной для него и для Лизы полицейской процедуре – рост, цвет кожи, глаз и волос, форма носа и подбородка, однако ему потребовалось гораздо больше времени, чтобы описать чувства, которые он испытывал от одного присутствия этой темнокожей женщины, и исходящий от нее странный магнетизм, который, казалось, был способен изменять все окружающее в соответствии с ее волей.