Единственный
Шрифт:
Нашей с Артуром дочери два года. Я стала мамой в двадцать четыре.
Из-за этого мне пришлось уйти из “Четырех сезонов”, а потом и вовсе про работу забыть, но я могла бы начинать сначала хоть сотню раз, если это цена того, чтобы сейчас целовать маленькую пухлую ладонь.
Но Палачёв, кажется, решил, что должен любыми способами компенсировать мне то, что из-за Василисы я была вынуждена оставить свою первую
Словно покупкой того отеля хочет компенсировать мне то, что я компенсировать никогда не просила. Ни тот выбор, который сделала семь лет назад, ни тот, который встал передо мной, когда я увидела две полоски на тесте. Хотя это и не выбор был вовсе. Скорее испуг. Я жутко испугалась. Ответственности, материнства, всего, а потом просто поняла, что счастлива…
Дома мы с дочерью сразу отправляемся в ванную. Ей скоро в постель, так что после купания я заворачиваю Василису в махровый халат и вручаю Артуру, ведь мне тоже не мешает принять душ.
Дочь дремлет вместе с ним на диване к тому времени, как, высушив волосы, я выхожу из ванной. Еле-еле поднимая тяжелые веки, она сопит у него на груди и что-то бессвязно бормочет, пока длинные пальцы отца играют с ее кудряшками.
Артур относит ее в постель, когда возвращается, на обеденном столе его ждет подарок.
Почесав грудь, он смотрит на маленькую коробку, перевязанную красной ленточкой.
— Что это? — спрашивает, посмотрев на меня.
— Открой, — говорю, сложив на груди руки.
— Подарок? — удивляется. — Я какой-то праздник пропустил?
— Нет. Это без повода.
Он возится с коробкой. Срывает ленточку, рвет бумагу. Внутри часы, на которые я потратила свою полугодовую зарплату.
— Там гравировка, — подсказываю.
— Моему единственному, — читает. — От счастливой жены и матери.
Мы смотрим друг другу в глаза, и Артур констатирует:
— Я в восторге.
Обойдя стол, я подхожу и забираю у него часы. Он послушно ждет, пока надену их ему на руку. Наблюдает, как я любуясь контрастом титанового корпуса и загорелой кожи.
— В самый раз, — замечаю.
— Так ты счастливая женщина? — уточняет.
— Да.
Это не то признание, которое могло бы его шокировать, но он выглядит по мальчишески довольным.
В последнее время побыть мальчишкой
Всегда, когда бы меня не заносило, он решал проблему с феноменальной рассудительностью. Иногда заводя меня этим еще больше. А потом просто ждал, пока меня отпустит, и я начну рассуждать так же здраво, как он. Эта тактика порой злила меня, заставляла чувствовать себя глупой девчонкой, но всегда срабатывала.
— Ты только что меня осчастливила, — сообщает Палачёв.
— Тогда теперь твоя очередь…
Усмехаясь, он упирается кулаками в стол вокруг меня и интересуется:
— Чего изволите?
Опустив руку, кладу ладонь на его пах, касаясь через спортивные штаны.
— Хочу долго и жестко, — сообщаю.
Артур вздрагивает.
— Как? — переспрашивает с широкой улыбкой.
— Долго, — повторяю. — И жестко…
— М-м-м, — тянет. — Легко. Но там маленькая мисс ультразвуковой локатор. Боюсь сегодня не получится. Как насчет сдать ее на следующие выходные и махнуть куда-нибудь?
Смеясь, я забрасываю руки ему на шею. Прижимаюсь к ней носом.
— Сам же страдать будешь, — фыркаю.
Он снова смеется.
Это так.
Мы пытались “сдавать” дочь родным не один раз, но всегда это заканчивалось тем, что мы прерывали свой отдых раньше срока. Мы никак не научимся без Василисы расслабляться, вместо этого волнуемся и по ней скучаем.
— Попытка не пытка, — говорит.
— Лучше подари мне “Шанель”, — сдаюсь. — Сумку. Хотя бы подержанную…
В этот раз его смех вибрацией проходит через мое тело.
Артур целует мои волосы, сообщая:
— Я люблю тебя, Волга…
Я могу верить его словам.
Своим ощущениям, когда он меня касается. Когда принимает мои прикосновения.
Своему нутру.
Магниту, который зашит под мои ребра.
Сердцу.
Тому, которое выбито на его запястье. Прямо под подушечкой большого пальца правой руки. Почти точная копия того сердца, что ношу я сама, но только без стрелы, протыкающей его насквозь.