Единый поток жизни
Шрифт:
Эти мысли приходят в голову при слушании или чтении проповедей или книг многих современных, главным образом англиканских и протестантских проповедников, а также, напр., при чтении исходных тезисов ("drafts"), предложенных собравшемуся летом 1968 года в Упсале Мировому Экуменическому Съезду, где главный упор делается — несколько односторонне — на материальное и социальное положение наших братьев, требующих нашей помощи, а духовной их нужде уделяется меньше внимания. [214]
214
Несколько поверхностно звучит, напр., такое определение Церкви: "Церковь как общество радостных людей" ( это звучит довольно безвкусно-эмоционально но только в переводе), "которые имеют надежду и жизненно значительную весть для мира, которые борются за экономическую справедливость и за человеческое достоинство, которые исподнены заботы о
Это все очень хорошо; но неужели Церковь только это? Какое сентиментально-однобокое и легковесное определение! Неужели эти прекрасные и заслуживающие одобрения плоды не указывают прежде всего на основную стихию - на жизнь в Боге и на ту Святыню, тот Источник, из которого Церковь живет?
Какая формулировка была бы самой современной, т. е. написанной с точки зрения и истории и Вечности и — прежде всего — прорыва Божия в мир? Та, которая выражена в I послании ап. Иоанна, так сильно, как и Сам Господь в Своей прощальной беседе, подчеркивающем Любовь к брату. Как может "не любящий брата своего, которого видит, любить Бога, Которого не видит?" (1 Ин 4. 20). Но все это вытекает из того, что: "Он положил за нас душу Свою. Поэтому и мы должны полагать души наши за братьев" (3. 16). В этом — христианство.
Рушатся в мире основы "капиталистически-социалистического" благополучия (а коммунистического благополучия вообще пока и в помине не было). Не страшно это для тех, кто имеет Бога, Который превыше мира и может быть опорой для нас, хотя и находящихся в мире, но тем не менее не вполне тождественных с миром. Но тем, для кого Бог сливается с миром, для кого социальное благополучие мира — как для некоторых современных богословов - почти заняло место Бога? За что же им ухватиться, если это благополучие колеблется и рушится? На это они не отвечают.
Формы этой новой квази-христианской религиозности (некоторые из наиболее решительных представителей новых течений прямо говорят о "безбожной религиозности") весьма многообразны и различны. Некоторые, напр., говорят о том, что спасение — в Прогрессивной Демократии, или вообще в Человечестве, в социальном коллективе, в братском единении человечества. Получается некое своеобразное религиозное "народничество", какая-то странная религия "Человекобожества", [215] которая может быть преддверием или приближением к некоему утопическому коммунизму.
215
"La vocation derni'ere des Eglises ne serait-elle pas finalement de disparaftre comme Eglises pour laisser la place ^a cette religion universelle de I'homme? " - ANDRE MONJARDET.
Конечно, такие взгляды особенно сильно проявились в протестантизме и англиканстве, в католичестве они представляют — явное или затемненное — непослушание Церкви, разрыв со всей ее традицией, затемненной употреблением освященных всей религиозной практикой и религиозным опытом Церкви богословских терминов, но внутренне "опустошенных", лишенных своего смысла, своего отнесения к Высшей Божественной Реальности. И здесь мы присутствуем при великом религиозном соблазне капитуляции перед этим нашим миром, который провозглашается единственно существующим и занимает место Бога. Это может привести к соблазну поклонения Зверю. Это соблазн крайней безблагодатной социализации христианства, отождествление "благой проповеди" с царством сытости и "социальной правды" на земле (а эту "социальную правду" склоняются часто эти проповедники социального нео-христианства отождествить с царством насильственной регламентации всей жизни человека, — с царством коммунистического деспотизма). Этот соблазн поклонения "Золотому веку" здось на земле, соблазн коллективного "Золотного тельца", воспринимаемого притом в агрессивно-коммунистических тонах, захватил немало молодежи (между прочим, и молодых священников) в католичестве и в англиканстве и в протестантизме. В католичестве он вместе с тем соединяется с — часто вполне сознательным — непослушанием по отношению к Церкви, чем невольно подчеркивается чужеродность этих стремлений. В протестантизме и англиканстве такой вопрос о послушании Церкви в общем не ставится, можно под прикрытием некоторых христианских формулировок, оставаясь членами христианских обществ, очень определенно проповедовать анти-христианство.
А иногда христианство и анти-христианство в этих учениях смешиваются, но вдохновляющий импульс исходит во многих случаях от анти-христианской установки, отрицающей, как басни, как миф, прорыв Божий в мир и спасение мира через снисхождение все-превосходящей, творческой, недосягаемой и недомыслимой (по выражению Василия Великого) и добровольно отдающей Себя нас ради Любви Божией. Конечно, такие воззрения несовместимы с католическим учением, и потому эти тенденции гораздо более распространены в протестантском мире, чем в католическом. Самый факт появления таких настроений среди лиц (в том числе и духовных), официально с католичеством не порвавших,
Этот замечательный Собор был созван как раз для обновления жизни Церкви на незыблемой основе апостольской проповеди. Много было им сделано для оживления духа соборности, для пробуждения чувства ответственности верующих. Преодолен был в значительной мере дух внешне-формалистического, схоластического подхода к вопросам духовной жизни, мешающий ее развитию. Но вместе с тем после Собора стала колебаться кое-где церковная дисциплина и раскрылись неожиданно глубины хаотического брожения, существовавшего уже раньше, но теперь получившего большую свободу выражения. Положительные плоды деятельности Собора для жизни Католической Церкви и всего христианского мира следует расценивать очень высоко, но опасность от элементов разложения не устранена. С увеличением плодотворной динамики церковной жизни увеличилась и напряженность духовной борьбы внутри самой Католической Церкви. Изменения в католическом мире идут, таким образом, как в сторону оживления и углубления, так и в сторону ослабления веры и ее сознательной или бессознательной подмены в угоду тенденциям, ярко выступающим в современном мире.
Мне думается, что духовные силы, с такой глубиной и вдохновенностью проявившиеся на Соборе, помогут преодолеть эти соблазны. С другой стороны, проблема единения христиан на основе всей полноты и всего радикализма не преуменьшенного христианского благовестия, стала теперь особенно явственно и настойчиво перед христианским миром. (Так, напр., неоднократно об этом говорил и свидетельствовал покойный патриарх Константинопольский первый по почету епископ Православного мира — Афинагор I, старец апостольского духа и молитвенного горения). [216]
216
См. интересную книгу православного француза: OLIVIER CLEMENT: Dialogues avec le Patriarche Ath'enaqoras. Paris, 1969. Fayard.
3
Кризис веры и миросозерцания вообще сейчас в мире огромный. И ставится невольно вопрос: неужели случилось то, что рисует Достоевский во сне Версилова в "Подростке"? Отлетела от людей идея Бога. Борьба кончилась, замолкли яростные крики, стало тихо и спокойно, но... покинула людей эта великая идея, и... люди поняли вдруг, что они осиротели. Но поняли ли это современные люди, те, которые проповедуют "религию без Бога", совсем земную религию" без Того, Кто Свыше?
Итак, перед нами процесс выветривания веры в современном мире. Важно отметить, как это произошло. Всегда было и будет существовать агрессивное неверие. Христианство с самого начала всегда было "для иудеев соблазн и для эллинов безумие" (1 Кор 1. 23). В этом ничего нового нет. Отрицание Бога с точки зрения атеистического материализма или "научного рационализма" сильно распространилось уже с конца 18-го века, в течение 19-го века и мы в 20-ом веке встречаем только продолжение тех же течений. Конечно, успехи техники и научного исследования космоса достигли в 20-ом веке такой высоты, что голова закружилась. Но разве это значит, что современное научное миросозерцание теперь, более чем когда-либо, исключает религиозную веру, более, чем когда-либо, противоречит религиозному миросозерцанию? Открылись такие глубины строения физического мира, захватывающие дух, там, где глубочайшие основы материального в глазах науки распыляются в энергию, что наивный "научный" материализм 19-го века умер навсегда. Что там в глубинах? Что есть конечная основа или пред-основа мира, источник энергии, насыщающей мир? На это наука не может дать ответа. Но, как справедливо замечает Sir James Jeans в конце своей знаменитой книги "The new Background of Science", "мы можем сказать, что современная наука благоприятна идеалистическому миросозерцанию" (... we may say that present-day science is farourable to idealism). [217]
217
Цитирую по изданию Ann Arbor Paperbacks, The Univ. of Michigan Press 1969, стр. 307 (первоначальное издание вышло в Кэмбридже: Cambridge Univ. Press).
Артур Эддингтон, другой великий физик 20-го века, свою книгу "Природа физического мира" заканчивает главой: "Наука и мистика". "Предпосылку для физических наук, - пишет он, — составляет некий задний фон, который находится по ту сторону наших физических изысканий. В этом заднем фоне мы должны обнаружить сначала собственную личность, а потом, может быть, и некую большую Личность (and then perhaps a greater Personality). Идея Всемирного Мыслящего Духа, или Логоса, была бы, по-моему, вполне возможным выводом из современного состояния науки, по крайней мере, гармонировала бы с ним". Мы видим из этих примеров (а их можно было бы умножить), что, в глазах первоклассных представителей и двигателей современной науки, атеизм отнюдь не есть необходимый вывод из достижений современной науки. Картина тайны, а отнюдь не безбожного, пустого мира предносится глазам и Эддингтона, и Джинса.