Единый учебник истории России с древних времен до 1917 года
Шрифт:
Прежде такие земли давались слугам из частных владений князя, из его «дворца». Теперь «дворцовых» земель уже не хватало, и слугам стали давать земли «черные» (то есть податные, государственные). Данные служилым людям земли стали называться «поместьями», а их владельцы – «помещиками», «детьми боярскими» и «дворянами». В отличие от вотчин, которые были частною наследственною собственностью вотчинников, поместья были временным владением. Помещик владел землею, пока мог служить; прекращалась служба за нерадением или смертью помещика – и поместье возвращалось в казну. В начале XVI века помещиков считали уже тысячами, и поместная система охватила уже всю южную половину государства. На государеву службу было «поверстано» множество народа; новым помещикам были розданы земли вблизи границы в Новгородских пятинах, в Смоленске, в Северском крае, на Оке и, наконец, в центральных областях кругом Москвы. Для заведывания поместьями в Москве была устроена «Поместная изба», а для заведывания службою вотчинников и помещиков – «Разряд», или «Разрядный приказ».
Сверх поместных земель служилым людям давали время от времени денежное жалованье, а наиболее знатным из них давали «кормленья». Это значило, что их посылали в какой-нибудь город «наместником» или в какую-нибудь волость «волостелем». Они правили, судили суд, смотрели за порядком и получали за это с населения «кормы» и «пошлины». Кормы имели вид даров в определенные сроки (к большим праздникам); а «пошлины» – это плата за суд и за всякие иные действия кормленщика в пользу населения.
Таково было устройство нового служилого сословия. Это сословие теперь состояло: 1) из княжат и бояр, составлявших аристократию, 2) из дворян и детей боярских – помещиков великого князя и 3) из гарнизонных людей (стрельцов, пищальников, пушкарей), живших в особых «слободах» при укрепленных городах.
Развитие поместной системы повело к тому, что большие пространства занятой крестьянами земли были переданы помещикам и таким образом на этих землях создалась зависимость крестьян от землевладельцев. За то, что землевладелец служил с своей земли государству, крестьяне обязаны были работать на него, пахать его пашню и платить ему оброк. Ни помещику, ни правительству было уже неудобно допускать свободный выход крестьян с занятой ими земли, и потому крестьян старались удерживать на местах. Их записывали вместе с их землями в особые «писцовые книги», и тех, кто попал в книгу, считали прикрепленным к той земле, на которой он был записан. Эти «письменные» крестьяне уже не выпускались со своих мест; могли переходить с места на место только люди «неписьменные», то есть не записанные в книги. Но таких крестьян сами землевладельцы, приняв к себе по договору, по «порядной» записи, старались закрепить на своей земле разными средствами, в особенности же тем, что давали им взаймы деньги, семена, рабочий скот и таким образом обязывали их сидеть до тех пор, пока не отработают долга. Право перехода в Юрьев день, однако, не было отменено, и им пользовались те крестьяне, которые не «застарели» еще за своими землевладельцами [50] .
50
Надобно заметить, что с укреплением государственного порядка не только землевладельцы стали бороться с бродячестью крестьян, но и сами крестьянские общины не стали выпускать из своей среды «тяглецов», потому что уход податных плательщиков затруднял сбор и правильную доставку государю податного оклада. Кто уходил, не платил ничего; а кто оставался, тот должен был платить за себя и за ушедших. Поэтому крестьянские миры сами просили у государя права не выпускать из общины письменных крестьян. Так мало-помалу принимались меры к тому, чтобы прикрепить крестьян к местам, сделать из них оседлое податное сословие, обязанное платить государю подати («тянуть тягло»), а на служилых землях еще и работать на землевладельца.
§ 56. Вопрос о церковном землевладении; ересь жидовствующих. Вопрос об устройстве служилого землевладения был в то время связан с вопросом о монастырском землевладении. В XV веке монастыри в Московской Руси так размножились и овладели таким количеством земель и крестьян, что стали возбуждать некоторое беспокойство правительства и светских землевладельцев. У правительства уже не стало хватать удобных земель для помещиков, и великие князья были бы не прочь секуляризовать [51] монастырские вотчины. С другой стороны, земельные богатства монастырей стали смущать самих монахов, которые находили, что «стяжание» противоречит вообще монашеским обетам. Так с разных точек зрения начато было обсуждение вопроса о монастырских землях, и возникло целое движение, оставившее яркий след в литературе того времени.
51
Обращение церковной собственности в светскую (преимущественно о земле). – Ред.
Развитие монастырской жизни в период татарского ига зависело от многих причин. Тяжелые условия жизни в «миру» способствовали удалению от мира в «пустыню». Оставляя города и городские монастыри, иноки шли искать уединения и безмолвия в северные леса и ставили там, в глухой чаще, свои кельи. Но в этих же лесах, в общем движении колонизации, они сталкивались с другими поселенцами. Из пустынного поселения иноков возникал монастырь, а около него крестьянские поселки. Из нового монастыря шли новые иноческие колонии и снова обращались в монастыри [52] . Основываясь на новых землях, монастыри получали от благочестивых князей грамоты на занятые ими пространства и делались господами окрестных крестьян. Так создались мало-помалу земельные богатства монашеской братии. В среде этой братии не все одинаково относились к этим богатствам. Одни малодушно пользовались ими, превратив монашеский подвиг в безбедное житие. Другие стремились воспользоваться громадными средствами монастырей для добрых общественных целей. Третьи, наконец, пришли к убеждению, что монахи вовсе не должны владеть землями и богатствами, а должны кормиться своим рукоделием. Когда к концу княжения Ивана III монастырские вотчины достигли громадных размеров, возник спор о них в письменности и на церковных соборах. Во главе спорящих стали два выдающихся представителя тогдашнего монашества: Иосиф Волоколамский, или Волоцкий (игумен Волоколамского, им же основанного монастыря), и Нил Сорский (основатель скита [53] на р. Соре близ Белоозера). Первый из них был строгий монах и отличный хозяин, одинаково способный и к литературной деятельности, и к практической. Отлично устроив и обогатив свой монастырь, он умел поддерживать в нем порядок и крепкое подвижническое житие. Видя на своем хозяйстве, что богатство не портит монастырских нравов, он думал, что монастыри могут богатеть и с пользою употреблять свои средства для высоких целей. Против Иосифа выступал Нил и его последователи, получившие название «заволжских старцев», так как они все были из северных, за Волгою основанных монастырей. Нил был монах-отшельник, учивший, что монахи должны решительно оторваться от мирских забот, быть пустынножителями, кормиться трудами рук своих и всем существом своим стремиться к Богу, не радея ни о чем земном. Вопрос, поднятый в отвлеченном споре, был рассмотрен на церковном соборе 1503 года. Большинство собора стало на сторону Иосифа и в его духе составило соборное определение в пользу монастырского землевладения. Светская власть не решилась идти против соборного авторитета, и монастырские вотчины уцелели и продолжали расти. Монастыри не только получали земли от государей, но и сами покупали их, принимали в заклад, одалживая под них деньги светским людям, и, наконец, получали их в дар от благочестивых людей на помин их души [54] .
52
В Костромском, Галичском, Вологодском и Белозерском краях монастырская колонизация оказалась в челе народного переселенческого движения и, можно сказать, руководила этим движением. Из одного знаменитого Троицкого-Сергиева монастыря образовалось не менее 35 монастырей-колоний.
53
Уединенное жилище отшельника, самостоятельное или выделенное в монастыре. – Ред.
54
Направление
Разница направлений сказалась также в очень громком деле о «ереси жидовствующих». Ересь возникла в Новгороде в годы присоединения Новгорода к Москве и оттуда перешла в Москву. Заключалась она в том, что по учению какого-то жидовина Сxарии жидовствующие не признавали Св. Троицы, отвергали божество Иисуса Христа, ожидали Мессии, не почитали Богородицы и святых, не поклонялись святому кресту и иконам, почитали закон Моисеев и вместо воскресенья чтили субботу. Ересь распространилась среди новгородских священников и церковников. Некоторые из них самим князем Иваном III были из Новгорода привезены в Москву и определены в придворные соборы, после чего ересь пошла и по Москве. Ей сочувствовали видные светские люди и кое-кто из высшего московского духовенства. Протекло более пятнадцати лет от начала ереси, раньше чем ее открыли. Новгородский архиепископ Геннадий донес о ней в Москву. Началось дело, причем в Москве оно шло вяло, а Геннадий в Новгороде вел его с великим рвением [55] . Наконец, на церковном соборе (1504) еретики были осуждены на казнь. Многие из них были сожжены, и ересь заглохла.
55
Чтобы подвинуть и московское начальство быть деятельнее и суровее, Геннадий заручился содействием влиятельного Иосифа Волоцкого. Иосиф выступил против ереси с обличениями, собранными потом в одну книгу под названием «Просветитель». Он заявил себя сторонником крайних мер и требовал казни еретиков. И в этом на него восстали заволжские старцы, писавшие против жестокости во имя христианского милосердая. Но и здесь, как в деле о монастырских землях, возобладал взгляд Иосифа.
Глава четвертая
Московское царство в XVI–XVII веках
Время царя Ивана IV Грозного
§ 57. Детство и юность великого князя Ивана IV Васильевича. Великий князь Василий III, умирая (1533), оставил двух сыновей, Ивана и Юрия. Старшему из них, Ивану, было всего три года. Разумеется, новый великий князь не мог править сам. Власть сосредоточилась в руках его матери Елены Васильевны, которая оказалась властолюбивою и энергичною женщиною. При ней попали в тюрьму ее собственный дядя (князь Михаил Васильевич Глинский) и дяди великого князя, князья Юрий и Андрей Ивановичи, так как они казались опасными для правительницы. Они все трое умерли в заключении. Недолго, впрочем, прожила и сама Елена.
По смерти матери (1538) Иван остался всего семи с половиною лет, а его брат – пяти лет. Близких родных у детей не было, потому что они, как сказано, умерли в тюрьмах; остался только двоюродный брат Ивана, маленький сын князя Андрея, Владимир, князь Старицкий. Малолетний великий князь Иван был, таким образом, круглым и беззащитным сиротою. Во главе правления самовластно стали знатнейшие Рюриковичи – князья Шуйские; у них затем отнял власть князь Бельский, а у Бельского снова отбили ее Шуйские. Во время смут бояре не щадили ни великого князя, ни митрополитов. Они не оказывали Ивану никакой любви и почтения, врывались в его покои со своими ссорами и драками. Двух митрополитов они сменили насильно одного за другим. Удержался только вызванный на митрополию из Новгорода новгородский архиепископ Mакарий, человек большого ума и такта. К народу бояре относились, «как львы», по тогдашнему выражению, грабя и обижая, вместо того чтобы управлять «вправду».
Вот в какой обстановке вырастал Иван IV. Он не видел добра и любви от бояр. Только во время церемоний, на глазах народа, они оказывали ему знаки внешнего почтения как великому князю. А в обычной жизни Иван и брат его росли, по словам самого Ивана, как самые убогие люди («яко убожайшая чадь»). Своих государей бояре даже не кормили вовремя, плохо одевали и всячески обижали. Государи играли в комнатах своего отца, а Шуйский, например, разваливался на лавке, положив свою ногу на великокняжескую постель. Это непочтение страшно обижало маленького Ивана, так же, как сердило его открытое хищничество Шуйских, тащивших из дворца к себе всякую «кузнь» (золото и серебро) и «рухлядь» (меха и ткани). Мальчик озлоблялся и, не видя доброго примера, сам поддавался дурным чувствам. Он мечтал о мести боярам и уже тринадцати лет успел отомстить одному из Шуйских: приказал своим псарям схватить его, и псари его убили. В то же время Иван проявлял жестокость и во всех своих играх, муча и калеча животных и людей. Злоба была посеяна в Иване боярским воспитанием, а вместе с нею развились в нем двуличие и притворство. Не смея еще прямо разогнать ненавистных ему правителей, он скрывал свои чувства и был с ними двоедушен. Только одного доброго друга имел Иван в своем отрочестве. Это был митрополит Макарий. Образованный и умный, он составлял в те годы свой знаменитый сборник житий и поучений – «великие минеи-четии» [56] – и обладал огромною библиотекою. Он приохотил Ивана к чтению и образовал его, внушив Ивану понятие о Москве как о третьем Риме, и воспитав в нем желание превратить великое княжение Московское в православное «царство». Но влияние Макария не могло истребить в Иване его нравственную порчу и распущенность. Умный и начитанный, живой и деятельный, великий князь вырастал в то же время озлобленным и лукавым, способным на жестокость и падким на дурные забавы и удовольствия.
56
Великие Минеи Четии (или Великие Четьи Минеи) – сборник XVI века из 12 книг, включающий в себя жития святых на каждый день, святоотеческие поучения и апокрифы. – Ред.
Таков был Иван IV к своему совершеннолетию (то есть к 16–17 годам). Достигнув совершеннолетия, он объявил митрополиту и боярам о своем желании жениться и принять царский венец. Он выбрал себе в жены простую боярышню (не княжну) из рода Федора Кошки, Анастасию Романовну Юрьеву [57] , и в начале 1547 года венчался на царство и женился. Торжественный чин венчания на царство превратил московского великого князя в «государя царя и великого князя» [58] .
57
В роду Кошки был обычай – имя или прозвище деда делать фамилией внуков: поэтому один и тот же род носил последовательно фамилию Кошкиных, Захарьиных, Юрьевых, Романовых.
58
Надобно было, чтобы этот новый титул признали восточные патриархи (для которых возобновлялось в Москве вселенское православное царство, утраченное с падением Царьграда), а затем и все прочие государства. Патриарх Константинопольский прислал Ивану IV свое согласие и благословение (1561); многие же другие государи долго отказывали московским царям в царском титуле, именуя их по-прежнему только великими князьями.