Единый
Шрифт:
Витька сделал паузу. Мы все молчали, ожидая окончания речи. Он вовсе не рисовался, не играл на публику, не выделывался на позициях человека, который через считанные минуты уедет в неизвестном направлении — поминай, как звали. Витька и до своей смерти от стрелы Бориса отличался недетской практичностью и некоторой — не побоюсь этого слова — мудростью, а после воскрешения и вовсе проявлял чудеса “взрослости”. Бытие в Скучном мире (точнее, в иллюзорном мире Единого, если верить Кирсанову) подарило ему энциклопедические знания в самых разных областях
— Но он, этот ребенок, то есть я, — заговорил Витька, — вас не примирил, а это уже диагноз. Вы растили меня в постоянной атмосфере стресса и ненависти, и из этого не могло вырасти ничего хорошего. Теперь вы понимаете, почему я от вас сбежал?
Смольяниновы снова переглянулись и синхронно кивнули Витьке.
— Вот и хорошо, — обрадовался он. — Вы меня все же вырастили, за что я вам благодарен. Но вы должны отчетливо понимать, почему я вас бросил в поисках лучшей жизни.
Мать принялась шмыгать носом, отец нахмурился.
— Моя жизнь мне очень нравится, и я счастлив, — заверил их Витька в завершение своего поразительного спича. — Поэтому отпустите меня, не держите, просто порадуйтесь за меня и живите дальше, не ругаясь друг с дружкой.
— Так мы и не ругаемся… — тихо признался отец. — С тех пор, как ты исчез с Олесем…
— Нормально так, — обернулся на меня Витька, подбоченившись. — Ребенка растили — не помирились. Ребенок пропал без вести — перестали лаяться. Получается, это я вам мешал жить мирно?
Смольяниновы хором запротестовали, уверяя, что дело обстоит совсем по-другому, но Витька уже улыбался. Он распростер объятия, и вся семейка принялась обниматься. Мать плакала во весь голос, а отец издавал странные звуки вроде басовитого подвывания.
Аня, растроганно глядя на них, сказала мне:
— А ведь недавно Администратор мне намекнул, что пора бы мне и замуж… Дал сроку год. Если не найдется жених, Администратор сам меня замуж выдаст… А я не хочу не по любви. Вообще замуж не хочу, если честно! Что за глупость такая — непременно в одном возрасте семью создавать, хошь или не хошь?
— А что ты хошь? — спросил я.
Она пожала плечами. Хитро прищурилась:
— На летающей машине покататься! Вообще летать мечтаю! Во сне — не совру — каждую ночь по небесам парю как птица! Глупо, да?
Я несколько долгих мгновений молчал. Раздумывал. Затем произнес:
— Не глупо стремиться ввысь, в небеса. Глядишь, и покатаешься на летающей машине. А про Админа… про Администратора думать забудь. Он тебя больше не потревожит. Скоро у вас будут реформы… то есть изменения в жизни.
Аня помолчала. До нас доносились всхлипывания четы Смольяниновых и успокаивающий говорок Витьки.
— Ты вернешься? Вы оба вернетесь? — спросила она наконец. — Тогда и начнутся изменения в нашей жизни?
— Да.
В этот самый момент я наконец принял твердое и окончательное решение — я вернусь в Вечную Сиберию и возьмусь за ее переустройство. Нельзя
Не так, как я поступил с Админом.
Но у меня есть мудрый не по годам Витька, готовый поработать моим “Пр-пр”. У меня будет Кира и, возможно, другие умные и добрые люди. Соберу команду, и все будет хорошо. Никто не заставляет меня творить реформы в одиночку.
— Ну так мы будем ждать, — сказала Аня. — Когда вы вернетесь. Мы со Смольяниновыми, Даша-повариха наша и… Ой! — спохватилась она. — Твою тетю-то забрали! Веру-то! Знаешь?
— Знаю.
Я помедлил, раздумывая, промолчать или рассказать о том, что тетя Вера была спасена из каторги, но прожила после этого недолго. Решил промолчать. Пора закругляться.
Я поднял руку со Знаком и впервые заметил брызги крови на запястье. Оказывается, я бил Админа левой рукой, хоть и правша — надо же! Правой я схватил нож…
Аня тоже углядела кровь и хотела что-то сказать, но волшба Знака уже подействовала. Лицо ее расслабилось, взгляд потускнел.
— Что с комбайном? — спросил я. — Ходовая в порядке?
— Колесо поменяли, — равнодушно ответила Аня. — И Смольяниновы помогли с гидравликой — масло протекло.
— Отгонишь комбайн в сторону, нам нужно проехать, — велел я. — А потом забудешь о том, что видела нас с Витькой.
Смольяниновы, которые тоже попали под действие волшбы, отодвинулись от сына и стояли с полусонным видом. Я повторил для них команду забыть о нашей встрече.
— Поехали, что ли, — сказал я Витьке.
— Поехали, — согласился он. — Ты доволен разговором?
— Да. Я окончательно решил вернуться. Не хочу бросать этих людей навсегда на растерзание всяким… хм… Админам.
— Хорошо, — кивнул Витька. — И я доволен. Будто закрыл какой-то гештальт. В Скучном мире у меня был отчим. Он больше думал о бизнесе, чем о пасынке, и я чувствовал себя немного лишним, хоть и не страдал от бедности. Все это иллюзия, конечно, но отражала она мои собственные комплексы… Теперь я убедился, что никогда не был лишним и что предки — настоящие, из этого мира — меня любят. Просто разные люди проявляют эту любовь по-разному.
***
Выбравшись за пределы Вечной Сиберии, мы проехали знакомой дорогой до старого карьера, куда сбрасывался мусор; по лесу, в котором торчали руины разрушенных Посадов, достигли заброшенного завода, где когда-то провели первую незабываемую ночь в Поганом поле; преодолели небольшое расстояние до реки и моста через нее — и вот он, дурацкий трехэтажный дворец Решетникова, сляпанный из чего попало.
К тому времени батарея села больше чем на половину. Я очень надеялся, что у старого гениального психа найдется еще одна “вечная” батарея — и желательно без бомбы.