Еду в Магадан
Шрифт:
Втихую обсуждали сценарии острых эпизодов для фильма «Пила 8: Никто не забыт». Разумеется, с вертухаями [17] в главной роли. Ненависть переливала через край, и воображение бурлило яркими кровавыми красками. Смех всё чаще носил истерический характер. Специфический тюремный юмор, созданный переломной жизненной ситуацией и замкнутым пространством, возведённый в степень бесчеловечного обращения, подменил нормальные человеческие шутки.
«Конечно, никто не знал, наблюдают за ним в данную минуту или нет. Часто ли и по какому расписанию подключается к твоему кабелю полиция мыслей – об этом можно было только гадать. Не исключено, что
17
Коридорный в тюрьме
Эти слова из романа Джорджа Оруэлла «1984» лучше всего отражают то психологическое состояние,в котором пребывал каждый из нас. Только у нас свет не гас никогда. Был дневной свет – 100 Вт лампочка, был ночной, настолько яркий, что можно было читать. Случалось, что по несколько дней подряд спали под светом сразу двух ламп. Контролёр лишь беспомощно отвечал: «У меня приказ». Каждую неделю становилось всё хуже. Методично, шаг за шагом. Мы полуосознанно ждали какой-то развязки, потому что так дальше было нельзя. Чувствовался предел.
Тогда возникали моменты «второй волны». Одно дело чувствовать утрату, бессилие помешать чему-то. Но пока есть это «что-то», осознаешь себя, своё положение, кто ты. А тут начинает казаться, что ничего и нет, и ничего не будет. Скудное однообразие убивает настолько, что уже и не представляешь иного расклада. Каменный мешок в пустоте с незатейливым набором внешних раздражителей, всегда одних и тех же. Ощущение безвременья, без начала и конца. Лежишь на нарах и не можешь встать, потому что непонятно, что важнее и актуальнее: метеорит в космосе или чаю попить, пока кипятильник есть. Шизофренический распад сознания. И тогда стараешься, как ненормальный, готовить салат, нарезаешь всё, что есть, вперемешку, отжимаешься, через силу садишься за шахматы. Занятие бытовыми делами становится твоим ритуалом, панцирем против безумия. Но частенько захаживал и другой гость – страх. Тогда оставалась лишь своеобразная самотерапия.
Бывало, сворачиваешься калачиком на нарах, закрываешься, чтобы ничего не видеть и не слышать и тайком смотришь на фотографию, присланную неизвестным человеком из Питера. На ней – сплошное чёрное облако, в котором еле-еле угадываются очертания фигуры из камня, стиснутой в кулак. Кажется, совсем уже заволокло этот камень, но он всё равно стоит нерушимо, как маяк в тумане. Сколько людей прошло через тюрьмы и лагеря, гонения и пытки. Много раз я читал о них и знаю, что этим людям приходилось по-настоящему тяжело. Сколько их сгинуло в крайней нужде и безвестности. И всё равно шли, всё равно не смирились. Эта борьба – противостояние свободы и рабства – красной линией проходит через всю историю человечества.
Менялись эпохи, цивилизации, названия, но суть оставалась той же: антагонизм устремлений простого человека и устремлений господ (рода, веры, денег, положения). Человек vs Власть, во все времена. Я – лишь маленькая частица в этой стихии чувств, мыслей, действий. Как капля в океане: без меня он меньше не станет, но сам полностью состоит из таких вот капелек, и каждый вносит свою лепту в общий ритм океанического биения. Пускай каратели делают со мной, что угодно – я всё равно победил…
11
В
«собрать вещи!», «живо!», «что непонятно?!!», «живее!», «я сказал!!!», «бегооооом!!!!»
По лестницам, коридорам. Загоняют в дурхату [18] в подвале. Снова шмон. Ставят на растяжку и уходят, но периодически подходят к глазку проверить. Сбор шмоток, едва успеваешь одеваться, матрас под мышку и бегом по коридору на лестницу, ведущую в центр этого неоколизея. На финише стоит каратель и орет: «Слишком медленно, назад!» Другой подгоняет. Слышу, как на другой лестнице гоняют Саню Молчанова. Сволочи. Возвращаюсь назад в дурхату. Дико жарко, пот льётся буквально ручьём, в голове туман. Это – предел. Если переступить, то что будет дальше??? Всё, плевать.
18
Камера, обитая резиной и дерматином, для усмирения буйных (жарг.)
Каратель орёт:
— Дубль два! беегооом марш!!!
— Нет.
— Я сказал – взял вещи и бегом, живее!!!
— Отказываюсь.
— Вещи в руки и бегом!
— Делай, что хочешь. Больше не побегу.
Некоторое время он смотрит на меня, затем идёт за вторым, что-то шёпотом обсуждает. Затем второй каратель подходит и, как ни в чём не бывало, самым вежливым и миролюбивым тоном говорит: «Собирайте ваши вещи и проходите в камеру». Я аж опешил, не веря своим ушам. Настолько этот тон противоречил ситуации. Оказывается, они умеют говорить по-человечески. Всё…
…Не расстилая матраса, падаешь прямо на железные прутья. Сил нет ни на что. В голове всё ходуном. Саня заваливается следом. Еле живой, бледный как смерть. Ему плохо, тошнит. В камере гробовое молчание. Кирилл с Максом ещё так не попадали. Всем страшно. Да какое страшно?! Ужас проник в каждый атом тела и разума настолько глубоко, что все сидели молча, боявшись сказать хоть слово…
Я лихорадочно соображаю, что делать. Ситуация подошла к черте, переступив которую уважать себя уже невозможно. Ещё один шаг, и тогда что угодно станет возможным. Приходит четкое понимание того, что такого и близко допускать нельзя. Категорически. Нужно идти в отказ в самом начале, не собирать вещи. Если это будет не очередной прогон, а переселение в другую камеру, придёт дежурный. А так его никогда нет. Специально отсутствует, чтобы не быть свидетелем. Хитро придумали, сволочи.
На следующее утро дежурный спросил: «Ну кто ещё болен?».
А через несколько дней случился самый жёсткий пресс за всю эту чёрную зиму. Рёв стоял такой, что звук отчётливо доносился из спортзала, т.е. через две двери и центральный холл. Мы не могли ни читать, ни писать, ни играть, ни просто лежать. Кто-то ходил вперед-назад, кто-то отжимался. Несколько часов в ожидании, всё время открываются соседние камеры, но почему-то проходят мимо нас. Извне доносится крик: «лечь! встать! лечь! встать!…» Это кошмар. Никто не смотрит друг другу в глаза и только губы выдают: «Суки, твари, сволочи…». Ужин. Значит, нашу камеру пронесло. Но надолго ли? Чудо не случается дважды, в следующий раз обязательно зацепят».