Эдуард Стрельцов
Шрифт:
Однако ничего подобного не произошло. Бывшие супруги нашли возможность минимизировать моральные потери Володи от расставания. Мальчик и в Германии, где Семён Владимирович проходил службу, жил (мачеху в шутку «Мутти» называл), и в Москве потом у мамы. Где, в общем, и развивалась его карьера — хотя и отец никуда не пропадал.
У Стрельцова — ровно наоборот. Отношения были порваны до конца. И пусть Софья Фроловна делала для сына всё, что могла, и даже, вероятно, больше — как-то недостаточно этого было.
Нет, записным хулиганом Эдик не был. По крайней мере орехи из железнодорожных вагонов, как тот же Пеле, не воровал. Учился, правда, средне. На второй
Школу тоже называли «Фрезер». Строго сказать, существовало две школы: мужская и женская. А здание для них определили одно. При этом контакты между учащимися двух школьных образований решительно не приветствовались. Что, разумеется, заставляло мальчиков и девочек ещё сильнее тянуться друг к другу. Софья Фроловна, например, судя по записи А. В. Сухомлинова, считала первую жену Эдуарда Аллу Деменко первой его любовью. Во что искренне хочется верить.
Но пора уже сказать и о том, чем отличался от других этот вроде бы похожий на других мальчишка.
Без сомнения, ярким футбольным даром. Физкультура (второй любимый предмет, кстати, — история) у него хорошо шла, хотя с детства определили неприятный диагноз — плоскостопие, с которым и в армию можно было по тем временам не попасть. Однако Эдик бегал и прыгал весьма прилично.
Но футбол! Тогда в него рубились в каждом дворе. До темноты — двор на двор, улица на улицу. Родителям стоило немалого труда затащить детей домой. Кроме того, возникала ещё одна дополнительная проблема: ботинки. Жили бедно, и очередная испорченная пара обуви сильно влияла на семейный бюджет.
В основном он играл во дворе и, разумеется, вовсе не приводил этим в восторг маму. (Хотя справедливости ради стоит упомянуть, что Софья Фроловна иногда — это уже когда сын за «Фрезер» играл — посещала матчи и даже как-то попеняла Эдику за то, что тот весь матч на месте простоял. Однако это, естественно, эпизод). Радовались партнёры и зрители, которые тогда вполне могли появиться на ребячьем футбольном сражении. Так как Эдик выделялся сразу и бесповоротно. Причём видится следующая особенность.
Воспоминания старшего современника Стрельцова, выдающегося центрфорварда Никиты Павловича Симоняна так и называются: «Футбол — только ли игра?» Так вот: осмелюсь утверждать, что для Стрельцова это была именно игра, а не что-либо иное. Он с самого начала играл. Играют же на рояле, скрипке, виолончели. И мы привычно говорим: искусство. Стрельцов играл в футбол. Который, надо бы давно понять это, — тоже искусство.
Эдуард с самого детства был наделён даром созидания в игре с мячом, даром чувствовать её глубоко и непонятно для остальных. Характерно: А. П. Нилин, друживший с великим мастером и проведший с ним много времени, не успевал затвердить в памяти всё новые стрельцовские импровизации на футбольную тему. Маэстро выстреливал очередной нежданной уникальной тирадой — и умолкал до следующего спонтанного включения. А когда верный биограф решил поинтересоваться, трудно ли забить, например, Дасаеву, — вдруг взорвался: «Гол, Санюля, забить всякому вратарю трудно». После чего последовал неконтролируемый и вновь оставшийся неизвестным для нас интереснейший монолог о форвардах, вратарях, позиции, ударе и разной иной специфике. И всё это, понятно, совершенно не под запись и не для потомков.
Даже не он жил футболом — футбол жил в нём.
...Но обстоятельства вынуждают вновь вернуться к теме безотцовщины. Ибо предвижу уместное замечание: а как же судьба ещё одного превосходного нападающего, многолетнего партнёра
Можно, конечно, подчеркнуть, что у маленького Вали старшие братья, Владимир и Николай, оставили школу после четвёртого-пятого класса и пошли слесарить. Безусловно, жутко представить детей столь малого возраста у станка — и привычная ссылка на «такое время» не очень помогает. Однако жертвуя, по сути, собой, старшие братья помогали выжить младшим и, выходит, брали на себя часть родительских функций.
Но дальше идти по означенному пути рассуждений, думается, не стоит. В конце концов обо всём этом рассказал знаменитый тренер В. А. Маслов в предисловии к книге Валентина Козьмича «Центральный круг». И если уж сам Иванов не собирался посвящать читателей в какие-то подробности, нам тем паче не пристало вламываться в хрупкую семейную тематику. Ограничусь одним: люди того поколения отличались от потомков особой крепостью духа.
Кроме того (и это важнее), социальный статус, бедность или богатство никогда не смогут стопроцентно определить будущую судьбу человека. Рождение характера — вещь сугубо индивидуальная и от материального фактора зависящая лишь отчасти. И человек не есть механизм, работа которого связана с количеством болтов и гаек, а также качеством их закрутки. И модный сегодня психолог — всё равно не техник-механик.
В нашем случае мы сталкиваемся с двумя разными характерами двух выдающихся, без сомнения, мастеров футбола — к тому же добрых друзей по жизни. Их творческая и человеческая близость заключается в любви к большой и красивой игре, в глубоком и нетривиальном понимании её неуловимых тонкостей, деталей и подробностей.
Однако один — Иванов — станет в дальнейшем хорошим, заметным тренером. Другой — Стрельцов — поработает незаметным на первый взгляд образом с торпедовскими мальчишками, а в так называемые серьёзные наставники так и не выберется.
Отчего же так? Предложу своё понимание. Быть может, суть в том, что Эдуард Анатольевич никогда не стремился быть лидером — в том числе и в раздевалке. Не капитан он, как говорится, по духу, в отличие от Иванова или Игоря Нетто в «Спартаке». Так как если ты настаиваешь на безупречности и однозначности личной позиции, то неизбежно вторгаешься в мир другого человека. Более того, подстраиваешь, деформируешь, подминаешь этот мир под собственное мнение. Что, ко всему прочему, означает: и твоя душа вполне уязвима для чьего-то вторжения. Чего Стрельцов очень не хотел: не зря же его футбольные «лекции» в присутствии А. П. Нилина начинались и заканчивались исключительно по его воле.
То есть на поле (скоро мы с удовольствием в этом убедимся) он становился заводилой атак — и команда прислушивалась к солисту, ловила кураж, в результате чего выходило слаженное незабвенное концертное исполнение с победой и овацией по окончании вдохновенного выступления.
Затем звучал финальный свисток. И начиналась привычная жизнь, где ничего и никому не объяснить.
Эдуарду, по всей его хрупкой, хрустальной сути, необходим был человек, глубоко и безупречно им уважаемый — и при этом родной и близкий. Ведь беда-то стряслась с ним в 20 лет. И, выходит, не хватило старшего друга.