Её единственная страсть
Шрифт:
Тем вечером в особняке Хэвера на Шестьдесят пятой улице Дендре увидела другую сторону мира искусства: ухоженных, элегантных, умных женщин, невообразимо богатых. Красивых, интересных мужчин. Знаменитых художников, чьи самые маленькие работы продавались за сотни тысяч долларов; большие шли за миллионы. Эти люди жили в домах, стены которых были увешаны шедеврами; пользовались английской, французской и американской мебелью восемнадцатого века. В тот вечер они пили у Хэвера выдержанное шампанское, ели паштет из гусиной печени, икру, фаршированные голубиные грудки. Дендре чувствовала себя неуверенно: не знала, какой вилкой
В тот вечер для нее было много сюрпризов. Начались они, едва их с Гидеоном ввели в дом. Выражение лица мистера Сэвиджа, когда тот приветствовал их, ясно сказало Дендре, что она не годится для той роли, какую он ей отводил. Она поняла, что выглядит слишком простой на фоне блестящего окружения, слишком скучной, особенно рядом с красивым, чувственно обольстительным Гидеоном и светским Хэвером. Молодой женщине хотелось умереть. Ее уверенность в себе рухнула.
Несколько человек тут же подошли к художнику; мужчины пожимали ему руку, женщины целовали, прямо в губы. Гидеон был на высоте положения, и Дендре поняла, что должна как-то добиться того же. Поймав ее смятенный взгляд, Гидеон сжал руку жены и, целуя в щеку, прошептал:
– Не волнуйся, дорогая. Ты лучше их всех, вместе взятых. Играй роль, это очень весело.
Это случилось, едва они вошли, и Дендре удивилась, когда Хэвер повел ее из гостиной в библиотеку. Она споткнулась, хозяин дома поддержал ее. Дендре извинилась:
– Прошу прощения, я не могла отвести глаз от Сутена и не смотрела под ноги. Вы будете представлять Гидеона, мистер Сэвидж?
Хэвер присел на край громадного стола в стиле Людовика Четырнадцатого. Достал сигареты и предложил Дендре.
– Я не курю, нам это не по карману, – сказала она не без вызова.
Хэвер не спеша закурил, потом ответил:
– Что ж, все будет зависеть от того, достигнем ли мы соглашения. И от тебя.
– От меня?! – воскликнула она.
– Да. Буду откровенен с тобой, Дендре. Если Гидеон и я придем к соглашению, я не потерплю никакого вмешательства с твоей стороны. Это будут деловые отношения только между нами, Гидеоном и мной. Пойми меня правильно. Я всегда буду принимать тебя как жену Гидеона, его музу, натурщицу серии «Влюбленная женщина» и уважать в таком качестве. В этой роли я готов помогать тебе, как только смогу.
Но я не раз сталкивался с женами художников, которые, когда их мужья добились успеха, возомнили, что знают лучше, чем профессионалы, владельцы галерей, как обходиться с их мужьями. Да, жена видит, с какой самоотдачей работает ее муж, знает, что искусство важнее всего в жизни художника, важнее жены и детей. А торговец картинами получает огромную выгоду, и, не скрою от тебя, я намерен добиться ее, представляя Гидеона. Жены ревнуют, вмешиваются и подрывают доверие художника к его деловому партнеру. Делая вид, что защищают интересы мужа, они идут в атаку.
Им хочется выйти на первый план в жизни мужа, взять в свои руки ход его дел. Они хотят выйти из тени, представляют себя более умными и проницательными, чем торговцы картинами, которые годами манипулировали рынком произведений искусства, обеспечивая их мужьям признание зрителей и спрос. Такие женщины видят
Дендре изумил тот портрет жены художника, который нарисовал Сэвидж. Неужели она превратится в одну из тех женщин, каких описал он? О таком даже подумать нельзя. Дендре села на диван, на ее глаза навернулись слезы. Ей было не по себе в этом мире, населенном преуспевающими эрудированными мужчинами и элегантными дамами. Она наблюдала, как Хэвер встал, подошел к столику с напитками и налил ей бренди. Подойдя к кожаному дивану, на котором сидела Дендре, Хэвер протянул ей бокал. Она выпила содержимое залпом и закашлялась.
В эти несколько секунд, пытаясь унять кашель, Дендре приняла твердое решение: ей не нужна другая роль, кроме жены Гидеона, опоры его дома и главное – его возлюбленной и музы. Дала себе слово, что этим началось, этим и кончится. Принятое решение придало ей новых сил. И мужества принять вызов Хэвера.
– Вы были откровенны со мной, и я буду откровенна с вами. Даю слово, что никогда не встану между мужем и любым агентом по продаже картин, с каким он будет иметь дело. Я не собираюсь контролировать его работу, меня не интересует собственное место, успех в мире искусства. Как Гидеон сказал вам, я родилась и выросла в Бруклине. Мне нравится то, какая я, мужу – тоже. Вот почему он любит меня и женился на мне. Он моя жизнь, его счастье – это мое счастье. Искусство его мир, но в моем мире оно вовсе не на первом месте – Гидеон гораздо важнее. Поймите меня правильно, если слава и богатство выпадут на нашу долю, мы от них не откажемся, но они никогда не станут для нас главным.
Слушая Дендре, Хэвер думал, до чего она незрелая, наивная, как предана Гидеону – и как мало знает своего мужа. Но поверил ей и должен был признать, что это сильная, преданная женщина, которая станет опорой жизни Гидеона. Дендре не особенно понравилась ему, но он не питал к ней неприязни. Она была приземленной обывательницей, из тех, кто носит длинные юбки и стеклянные бусы. У нее было интересное, лишенное косметики лицо, скрытная душа – что не вызывало у него восхищения. Сэвиджу нравились красивые, умные женщины, элегантные, без предрассудков. И он знал, что именно таких женщин предпочитал Гидеон для своих знаменитых сексуальных эскапад. Нет, Дендре не будет представлять собой проблем, пока одержимо влюблена в своего мужа.
– Превосходная речь. Полагаю, мы поняли друг друга, – заключил он.
– Да, пожалуй, – ответила Дендре с улыбкой, испытывая приятное чувство облегчения.
– Даже если ты останешься в тени Гидеона, его успех и слава могут создать тебе проблемы. Имей в виду, можешь обратиться ко мне в любое время, и я непременно тебе помогу, если это будет в моих силах.
– Вы очень любезны, – ответила Дендре, но холодок в ее голосе сказал Хэверу, что она никогда не обратится за помощью.
Сэвидж подумал, что она права, дав ему понять: они никогда не будут друзьями, останутся просто знакомыми. Его это вполне устраивало.