Её единственная страсть

Лэтоу Роберта

Дендре вошла с улицы – этим поздним вечером там не было ни людей, ни машин – в греческий ресторан и была встречена громкими, визгливыми звуками бузуки и бурным приветствием Димитрия Константиноса, владельца. Она увидела исполнительницу танца живота Ясмин, которая вертелась перед множеством большей частью пустых столиков.

«Содружество» оживлялось и заполнялось до отказа клиентами с полуночи до пяти утра. Одинокие греческие матросы, греческие судовладельцы, стосковавшиеся по дому иммигранты, даже коренные ньюйоркцы охотно посещали это заведение как средоточие гостеприимства и веселья.

Щелчок пальцами, и Дендре подвели к одному из столиков

у эстрады, где Димитрий сам снял с нее шубу и придвинул стул. Ясмин кивнула и помахала рукой Дендре, не сбиваясь с ритма танца.

– Вы сегодня выглядите королевой, – улыбнулся Димитрий, целуя ей руку.

– Ты сама любезность, – отозвалась она.

Дендре все нравилось в этом шумном, веселом ресторанчике, куда они с Гидеоном выбирались ради духа Греции, которую оба любили. Они скучали по этой стране, когда не появлялись там долго, и приезжали в «Содружество»: здесь их ждала не особенно хорошая греческая кухня, невообразимая греческая музыка, множество Ясмин, перебывавших там за годы. Гидеону нравился дух товарищества, царивший в ресторане, далеком от мира искусства. Нравилась пестрая публика. Художник любил как следует выпить с каким-нибудь незнакомцем и танцевать по-гречески соло, чего не делали многие из греков: то была форма самовыражения, к которому они не стремились.

– Гидеон встретится с вами здесь? – поинтересовался Димитрий.

– Нет. Он на вечеринке. Мне захотелось послушать греческую музыку, выпить вина, посмотреть танец Ясмин и поднять настроение. И вот я здесь. А Гидеон может появиться. Кто знает? Ты знаешь, как он любит танцевать, когда в хорошем настроении.

Дендре не впервые приезжала одна в этот ресторан. У Димитрия было немало клиентов, которые любили при случае выбираться к нему без супругов; просто посидеть, послушать музыку и унестись в какой-то иной мир.

Димитрий вернулся лишь раз, поставил перед Дендре миску очищенных и нарезанных фруктов, чашку густого меда янтарного цвета и тарелку обжаренных и подсоленных фисташек.

Дендре еще несколько минут следила за экзотическим танцем Ясмин, пока пышная, моложавая женщина, увешанная золотыми украшениями, не убежала, трепеща шифоновыми покровами, со сцены. И тут появились звезды «Содружества»: смуглые красивые музыканты с мрачными лицами – игроки на бузуки. С инструментами в руках они сели в ряд лицом к слушателям. Несколько минут спустя музыка проникла в сердце Дендре, и она унеслась мыслями в прошлое.

ФАЙЕР-АЙЛЕНД, НЬЮ-ЙОРК

1961-1993 годы

Глава 4

Дендре пыталась понять, что с ней происходит, когда Гидеон Пейленберг вел ее по Гринич-Виллидж в свою мастерскую. Знакомиться с мужчинами на улице было не в ее характере. Сердце девушки колотилось, приключение с незнакомцем возбуждало.

Дендре потрясло ощущение чувственного удовольствия, когда Гидеон смело распахнул ее пальто, полюбовался ее фигурой, потом продолжал с аппетитом есть ее завтрак. В его глазах была страсть, и это пробудило воспоминание об интимных ощущениях, которые она испытывала до сих пор лишь в спальне, наедине с собой, мечтая избавиться от невинности и заниматься сексом в свое удовольствие.

Секс для Дендре был тайной, столь же притягательной, сколь пугающей. Ей хотелось надежных брачных уз, чтобы узаконить беспокоившую ее могучую, но основательно подавленную чувственность. Встречаясь с еврейскими парнями из Бруклина, большей частью симпатичными, умными, амбициозными, она смотрела

на каждого прежде всего как на возможного мужа, потом уже как на сексуального партнера. Страх оказаться отвергнутой как «легко доступная женщина» определял ее отношение к мужчинам. И сводил интимную жизнь к нулю, оставляя ей только воображать физическую близость, о которой Дендре почти ничего не знала и которую жаждала испытать. Девственница поневоле, она совершенно не представляла себе, где найти достойного мужчину, чтобы отдаться ему (как ей внушала мать), и это стало для нее в последнее время гнетущей проблемой. Девятнадцать лет. Время пришло. Ей был нужен сильный, красивый, решительный мужчина. Словом, где-то между Вашингтон-сквер и Нижним Бродвеем Дендре влюбилась.

– Если бы ты шел помедленнее, я бы успевала за тобой, – сказала она Гидеону.

Продолжая держать ее за руку, Гидеон внезапно остановился, развернулся, и она ткнулась ему в грудь. Он засмеялся и сказал:

– Я всегда спешу к чему-то, кому-то, куда-то. Хочу жить полной жизнью, испытать все, а ты – неожиданность, нечто новое, чтобы насладиться тобой, как стряпней твоей матери.

Сообщив это, он перешел с быстрого шага на бег. Дендре приходилось стараться изо всех сил, чтобы не отстать. Миновав несколько кварталов, они сбавили скорость, и Гидеон обнял девушку за плечи. Так они шли по улицам. Волнение и неопытность делали Дендре в глазах Гидеона особенно соблазнительной. Новая знакомая была совершенно не похожа на типичных американок, белокурых красоток, которым он обычно отдавал предпочтение в постели. Ее лицо было намного более выразительным, чем у манекенщицы, в пышном теле никаких недостатков. Походка девушки казалась чувственной, даже эротической, выражение лица – спокойным, сосредоточенным. Он был заинтригован.

Когда они миновали Гринич-Виллидж, Дендре почувствовала тревогу. Улицы, по которым они шли, – грязные, почти безлюдные, если не считать пьяных и бродяг, – вызывали пугающее чувство бедности: сердца, духа и, разумеется, кошелька. Казалось, там не было признаков жизни, за исключением рывшихся в мусоре кошек, несколько зверьков агрессивно преследовали их в надежде получить какой-нибудь корм. Где же булочные, зеленные лавки, сапожные мастерские, аптеки? Из уютного, обжитого Бруклина Дендре попала в кирпично-каменную пустыню.

Наконец Гидеон остановился перед четырехэтажным зданием.

– Пришли. Мне не терпится показать тебе свои работы, услышать, какого ты мнения о них, – сказал он, крепко обняв девушку. И страстно поцеловал ее, перед тем как отпереть тяжелую металлическую дверь, покрытую рисунками. С этим поцелуем из ее сознания исчезли унылая улица, запах бедности и запустения. Дендре чувствовала головокружение от страсти, радость от его живости, волнение от перспективы увидеть его работы. Она чувствовала, как он крепко сжимал ее руку, увлекая в вестибюль здания, который она ожидала найти темным и грязным.

Увидев отразившееся на ее лице облегчение, Гидеон улыбнулся. Весь вестибюль был выбелен, даже пол. У стен стояла какая-то сломанная мебель, но даже она в этих стенах выглядела эстетично.

– Все взято со свалок, – пояснил он.

– Ты превратил выброшенную мебель в скульптуры, – восхитилась Дендре.

Гидеон подумал, что верно ее оценил: девушка хочет жить полной жизнью, ее легко будет воспитать, у нее есть кое-что за душой. Им будет хорошо вместе.

– Ассамблаж, – поправил он, – прикладной ассамблаж. Здесь хранится все мое добро: еда, одежда, необходимые вещи.