Ее сводные монстры
Шрифт:
– Вот так сразу?
– спрашивает шепотом, животом прижимается к напряженному члену.
– А как же поласкать, поцеловать, по…
Языком врываюсь в открытый рот, стискиваю круглые ягодицы и наступаю на нее, своим телом толкаю к стене.
Подхватываю.
Ногами она обнимает мои бедра, на поцелуй отвечает, в ней страсть не утихла, она так же горяча, как раньше, как до отпуска, так же хочет меня.
Пальцами скольжу по влажным складкам, спиной впечатываю ее в стену. Направляю член, упираюсь в промежность.
И
Она уворачивается от поцелуя и охает, вдавливает пальцы в мои плечи, теснее прижимается ко мне. И снова целует.
Уворачиваюсь я.
– Хорошо?
– спрашиваю и развязываю тесемки, снимаю верх от купальника, бросаю нам под ноги. Ртом ловлю твердый сосок.
– Говори.
Поднимаю ее, член трется в ней, скользит. Рывком опускаю и заполняю, на всю длину.
– Восхитительно, - ее глаза горят, от возбуждения потемнели, из голубых стали темными, я в них вижу себя.
– Я тебя люблю, - напоминаю.
– И я тебя люблю.
Спиной она бьется в стену. Ускоряюсь, толкаюсь грубее, на каждое движение ее всхлипы слышу, и завожусь до предела, стоп-крана нет больше, и жалеть ее нельзя, каждый раз надо драть так, чтобы выбить все мысли о других мужчинах, нет их, только мы есть, вдвоем.
Она кричит и раздирает ногтями плечи, я этой боли почти не чувствую - все ощущения внизу, в ней, там жарко и тесно, я как помешанный долблюсь в нее.
Я один. И только так теперь.
Глава 76
Виктор
С Ароном мы ни о чем не договаривались, так совпало, но к этому все и шло - на ужин никто не приехал.
Зато все уезжают из дома.
В коридоре столкнулся с ним - и у него в руках тоже спортивная сумка.
– Здравствуйте, - киваю.
– Как поживаете?
– Потихоньку.
Вместе спускаемся по лестнице вниз.
– Маме говорил?
– Мама с мужем и тетей на отдыхе, - просвещает Арон.
– Сразу после нас рванули. Предлагали и Тине. Но она тебя дожидалась.
Смотрю под ноги.
Мамы в котедже нет - а я и не заметил. И с Тиной еще не виделся, день как-то мимо меня прошел.
Это довольно паршиво, когда вот так - думать ни о чем не можешь, только гадаешь, есть ли у тебя право добиваться любви.
Мне предложить ей нечего, наша семья будет неполноценная, я и сам неполноценный, как выяснилось - наш род продолжат мои братья, не я.
И даже если я взаимности добьюсь - дальше некуда двигаться. С Николасом ей лучше. Мне сразу надо было в сторону отойти, не лететь в отпуск, ведь как теперь стереть чертову память, она каждую минуту отравляет меня.
– На счет твоих анализов, - говорит брат, с сумкой выходит в холл.
– Есть клиники заграницей…
– Я совета не просил.
– А я все таки говорю. То, что тебе один раз приговор вынесли…
– Арон, уймись.
Останавливаемся,
А мне, в общем, плевать уже, в психологии пять стадий есть - я прошел и отрицание, и гнев, и торг. Сейчас, похоже, депрессия.
Значит, на горизонте смирение.
Уже близко, скоро меня отпустит. Прекрасно. Депрессия у взрослого, крепкого мужика - это херня какая-то.
Одеваемся. В коридоре хлопает дверь и гулко звучат шаги. В холле показывается дед, он молчит, смотрит на сумки.
Мы с Ароном так же молча продолжаем одеваться. Оделись. Дверь открыть, порог перешагнуть - все.
А мы стоим.
– Не так я себе всё представлял, - после длинной паузы дед откашливается. Неторопливо приближается.
– Для кого отец такой большой дом строил?
– взглядом он окидывает холл.
– Традиционная многопоколенная семья - где она?
– Времена меняются, - отзываюсь.
– Люди меняются, - поправляет дед. Решительно подается вперед, между нами. Поворачивает ручку и распахивает дверь.
Холодный ветер тут же заносит в холл охапку снежинок. Дед кивает на улицу.
– Мое благословение, - говорит сухо.
– Собрались - проваливайте.
Уходить резко расхотелось. Арону тоже - топчется на месте и перебирает в пальцах лямки сумки. Переглядываемся.
– Чего застыли?
– с раздражением поторапливает дед.
Он в домашнем костюме, стоит, продуваемый ветром.
С Ароном друг за другом выходим на крыльцо, за спиной хлопает дверь. Думал, настроение и так на нуле - но вот оно в диком минусе, как и температура этого вечера. Участок освещен фонарями, под ногами снег хрустит. Расходимся по машинам.
Арон первым выезжает за ворота, я следом. Едем в разные стороны. Мне навстречу показывается малолитражка Тины. Моргает фарами.
Отрицание, гнев, торг - эти стадии растянулись на месяцы, я молчал. А сейчас торможу авто и выхожу в метель.
– Что такое?
– кричит Тина, тоже выбирается в снег.
– Опять уезжаешь? Рождественский, это уже свинство! Без меня улетел на отдых, вернулся - и опять я тебя не вижу. Так и будешь от нас бегать?
– она идет ко мне, на ходу, через шубу, поглаживает живот.
– Ребенок скучает!
– Тина, я бесплоден, - второй раз эта фраза вслух звучит не так значительно, это не смертельный диагноз, это просто.
– Поезжай сама. К отцу ребенка.
– Как это, Виктор?
– Тина подходит еще на шаг.
– Ну так это.
Вокруг темнота, и в свете фар танцуют снежинки. Тина продолжает машинально гладить живот.
Во мне нет злости, она пыталась на меня отцовство повесить - и я понимаю, ее отчаяние. Когда хочешь кого-то так, что дым из ушей валит, а получить не можешь - любые средства хороши тогда.