Ее темные крылья
Шрифт:
Я кашляю. Хорошо, что я не проглотила воду.
— Это еще сон? — с надеждой спрашиваю я.
Гермес качает головой, и паника начинает проникать в меня. Я протягиваю запястье, проверяю пульс, радуясь, когда нахожу его.
Гермес смеется.
— Ты все еще не мертва, Кори. Я… — он замолкает, улыбка увядает, он оглядывается на лес за собой.
Я тоже смотрю, но там ничего нет.
— Слушай, ты можешь мне помочь? Я знаю…
Гермес поднимает серебряную ладонь, и я замолкаю.
Долгий миг слышно только мое дыхание.
А потом что-то в глубине
Тут же раздается треск веток, словно что-то большое несется по лесу на большой скорости, двигаясь сюда. Мою кожу покалывает, страх сдавливает тисками грудь.
Я поворачиваюсь и бегу к берегу, скользя на камнях, бросаюсь в Стикс, пытаюсь плыть против течения, размахивая руками. Я слышу, как зовет Гермес. Я не знаю, меня ли, и не проверяю, не останавливаюсь.
Волны бьют меня по лицу, я отклоняю голову, чтобы вода не попала в нос, глубоко вдыхаю и ныряю. Я не знаю, куда плыву, плана нет, но мне нужно убраться подальше от пляжа, от того, что в лесу.
Что-то царапает мою спину, плащ натягивается, сковывая меня, и меня вытаскивают из Стикс.
Мокрые волосы прилипают к лицу, закрывая глаза, но я не могу двигать руками и убрать их. Потом давление на спине пропадает, и я падаю. Я успеваю прикрыть лицо и падаю животом на гальку.
Я переворачиваюсь, тело ноет от удара, а потом я забываю обо всем, глядя на трех существ вокруг меня.
— Она тут, — говорит ближайшая ко мне, и я сжимаюсь, не могу отвести от нее взгляда.
У нее красивое и спокойное лицо Моны Лизы — у них всех — но ни у одной человеческой женщины нет змей вместо волос или кожи цвета сушеного шалфея. Ее скальп покрыт извивающимися изумрудными змеями, которые сжимаются и шипят, бьются и ласкают друг друга, пока она смотрит на меня блестящими глазами.
Ее голос низкий и музыкальный, голова склонена, она наблюдает за мной.
— Наконец-то, — вторая говорит тихо и медленно, словно у каждого звука есть вкус, и он ей нравится. Эта в чешуе, бронзовая с черными бриллиантами, капюшон кобры обрамляет ее милое лицо, как средневековый нимб.
— Вы это ощущаете, — говорит третья пылким шепотом. Ее кожа темная, и у нее перья вместо волос, мягкий пух покрывает ее грудь, где мне видно, перья тянутся по ее спине, темно-синие, перемежаются с переливающимися изумрудными и голубыми.
От ее слов они придвигаются, три пары черных глаз без радужек глядят на меня. Когда они моргают, второе веко, белая пленка, задерживается, а потом сдвигается. Когти изгибаются на концах пальцев, шепча о жестокости и боли, и их лапы грубые, в чешуе, с тремя длинными когтями вместо пальцев.
И за ними сложены крылья.
Мой разум белеет от ужаса.
— Она — наша, — говорит первая решительно, и другие кивают.
— Ну-ну, леди, — Гермес шагает вперед, и они в унисон поворачиваются к нему, движения слаженные. Я использую их отвлечение, чтобы попятиться, но не удается тихо двигаться по камням, пока я стараюсь отойти от них. — Из-за вас Кори тут? Вы же знаете, что вам нельзя в мир смертных.
— Ты не можешь управлять нами, — говорит существо с бронзовой чешуей. — И
— Тисифона, я не стал бы, — заигрывает Гермес.
Все во мне сжимается, и я замираю, узнавая имя. Нет. Нет…
Тисифона; месть и разрушение.
— Ты стал бы, лжец, — говорит змееголовая. — Ты сильно полагаешься на свое милое лицо.
— У меня почти ничего нет, Мегера. Только милое лицо. Но не такое милое, как твое, — отвечает легко Гермес.
Megaera; о, зеленая и ядовитая зависть.
Во рту пересыхает, и мурашки покрывают мою кожу.
— Едкий парень, — говорит женщина-птица, словно он не бессмертный бог, а резвый подросток. — Твоя едкая лесть на нас не действует.
— Алекто… — говорит Гермес с чарующей улыбкой. — Ладно тебе. Давай обсудим это.
И Алекто. Неумолимый и губительный гнев.
Я перестаю дышать.
Фурии.
Они поворачиваются ко мне синхронным движением, и мое сердце прыгает в горло.
— Хватит болтать, — говорит Megaera. — Мы пришли за ней, и мы получим ее.
Божественное возмездие. Я убила Бри и теперь заплачу за это.
Я смотрю на Гермеса, мысленно молю его о помощи. В этот раз он не улыбается. Он качает головой, слезы льются из моих глаз.
— Прошу, — шепчу я, тщетно вытирая лицо. — Прошу. Прошу, отпустите. Мне жаль. Прошу. Я просто хочу домой.
Алекто поворачивается ко мне, не мигая, ее глаза обжигают мои, и я знаю, что она понимает, что я не раскаиваюсь, я говорю это, пытаясь спастись.
Она раскрывает крылья, и поток воздуха тревожит неподвижность, другие делают то же самое. Ее крылья в перьях, но у Тисифоны они кожистые и в венах, как у летучей мыши, а у Мегеры — тонкие и в мембранах, хрупкие, как у насекомого. Я вижу Гермеса сквозь них, жалость заметна на его искаженном лице.
— Помоги мне! — прошу я его.
— Мне жаль, — он качает головой. — Правда. Но я не могу влезать в это.
— Умница, — говорит Мегера.
Я закрываю глаза, сжимаясь, словно это может защитить меня от них. Я кричу, когда меня хватают на руки, тонкие, как лапы птицы, и прижимают к холодной пернатой груди. Сердце не бьется в ней, а мое дико грохочет, пытаясь пробить путь из тела. Остальная я парализована. Я не могу шевелиться. Не могу бороться.
— Прошу, — говорю я снова, зажмуриваясь. — Я не знала, что это произойдет. Я не говорила это вслух! Я просто была расстроена, и это зашло слишком далеко. Прошу, услышьте! Я все исправлю, только скажите, как!
Мои мольбы ничего не меняют, она будто не слышит меня.
Когда я ощущаю, как Фурия взлетает, я цепляюсь за нее, впиваясь кулаками в тонкую черную накидку на ней. Я не хочу упасть. Я не хочу умирать. Я ничего этого не хочу.
Мы движемся на головокружительной скорости, воздух хлещет, и я заставляю себя открыть глаза, чтобы видеть, куда мы летим, на случай, если придется искать обратный путь. Вскоре мы пролетели лес, оказались над пустошью без примет, тянущейся в стороны на мили.