Ее властелин и повелитель
Шрифт:
– Кажется, я стала на якорь.
Он фыркнул и, взяв трость, подошел к ней. Прислонив трость к дивану, он опустился на колено, не сгибая больную ногу. Она не могла не восхититься мускулатурой его бедер. Его крупные руки, повозившись немного, отцепили от стола ее юбки. Сделав это, он запрокинул назад голову и с улыбкой взглянул на нее.
И тут что-то произошло... Позднее она не могла бы сказать, чем это было вызвано – воспоминанием ли об их вчерашнем поцелуе или выпитым ромовым пуншем, но герцог, сидящий перед ней с сияющими зелеными глазами, показался ей невероятно милым.
Улыбка исчезла с его лица, глаза потемнели.
Где-то в глубине души Пруденс знала, что должна остановиться. Она понимала, что нарушает все правила приличия, те самые, которым должна была обучить его.
Но было в этом человеке что-то такое, какая-то необузданность, которая заставляла ее пренебречь правилами поведения.
Она понимала, что впоследствии будет сожалеть о каждом действии, которое была намерена предпринять. Но сейчас это почему-то не имело значения. А имело значение лишь то, что она находится здесь с ним. Что она пропускает сквозь пальцы его великолепные волосы, а он смотрит на нее так, как будто она единственная женщина на свете.
Это был безумный, невероятный момент. Пруденс чувствовала, что идет на поводу у желания, что, забыв обо всем, погружается в неведомое море страсти, и понимала, что пропадает.
Глава 10
Оценивая поступки своего ближнего, не забудьте сделать допуск на людские слабости. Ни при каких обстоятельствах не следует забывать о том, что человеком могут управлять страсть, алчность или зависть.
Она хочет его. Эта мысль, пока еще не облеченная в словесную форму, дрожала на губах. Ее тянуло к нему так сильно, что удары сердца отдавались в ушах.
Молчание мучительно затянулось. Глаза капитана потемнели еще больше.
– Пруденс... – произнес он и, взяв ее большой теплой рукой за запястье, поднес к губам ее пальцы.
От прикосновения его губ Пруденс содрогнулась всем телом. Было в этой сцене что-то очень интимное: он стоит перед ней на коленях, ее пальцы – в его шевелюре, а его губы прикасаются к ней.
Пруденс боролась с нахлынувшим чувством. Да, она любила Филиппа, но это было так давно. Странно, но воспоминания о тепле их отношений, о страсти, которую они испытывали друг к другу, сейчас как будто толкали ее к капитану. Оставив в покое его волосы, она ухватилась за воротник, как будто хотела поднять его на ноги, чтобы можно было обнять его.
Он был так высок ростом, что ей пришлось откинуть назад голову, чтобы заглянуть ему в лицо. У них была большая разница в росте, но ей это даже нравилось, особенно когда он нежно прижимал ее к груди, и она ощущала исходящий от него аромат мыла и сандалового дерева.
Этот поцелуй был отчаянно нужен Пруденс. Последний поцелуй заставил ее желать большего. Ее так давно не обнимал по-настоящему мужчина! Так давно мужчина не прикасался
Губы капитана прикоснулись к ее губам. Пруденс целиком отдалась моменту, растворившись в наслаждении, которому, ко всему прочему, способствовал выпитый ромовый пунш. Ухватившись за сорочку, она притянула его к себе и, убедившись, что его кожа горяча на ощупь сквозь ткань, поняла, что он так же разгорячен, как она. Утратив всякую способность мыслить здраво, она подчинилась чувству.
Поцелуй затянулся и стал более настойчивым. Капитан чуть постанывал, проникая все глубже в ее рот, а руки его скользили вверх-вниз по ее бокам, задевая большими пальцами округлости грудей, отчего ее тело выгибалось ему навстречу.
Хлопнула входная дверь, немедленно вернув ей способность здраво мыслить, как будто разомлевшего от сна человека окатили ледяной водой. Пруденс вырвалась из объятий герцога и, торопливо обойдя диван с другой стороны, остановилась на почтительном расстоянии от него. Нет, она не боялась, что он последует за ней. Ей требовалось возвести эту преграду между ними, чтобы не дать самой себе снова броситься к нему.
– Так, – сказал герцог, взъерошив руками волосы, – это было весьма... интересно.
Несмотря на лукавую усмешку, сопровождавшую его слова, он дышал так же учащенно, как Пруденс.
Опираясь на трость, он подошел к дивану и положил руку на его спинку.
– Боюсь, что я выпил слишком много пунша, чтобы, поцеловав вас, не захотеть еще. Мне не следовало этого делать.
Она кивнула и прикоснулась дрожащими пальцами к губам, где, казалось, все еще горел его поцелуй.
– Мне тоже. Не знаю, о чем я думала...
– Вы не виноваты. И я тоже. Во всем виноват ромовый пунш. – Он тряхнул головой, как будто для того, чтобы прояснились мысли. – Насколько я понимаю, вы пришли сегодня, чтобы обсудить содержание уроков?
– Да, конечно. – Пруденс закусила губу, чувствуя неловкость момента. Взяв себя в руки, она попыталась собрать разбежавшиеся мысли. – Я уже имею кое-какое представление об их содержании, но нам необходимо составить твердый план, чтобы через месяц вы смогли удовлетворить требования попечителей.
Он криво усмехнулся:
– Неужели я такой неотесанный?
– Нет! Я не хотела сказать...
– Хотели, хотели. И я с вами согласен. Чтобы получить эти чертовы деньги, потребуются наши совместные усилия.
– Не думаю, что все так плохо. В целом ваши манеры вполне приемлемы. Если бы вы научились нескольким правилам поведения... этого было бы вполне достаточно.
Он усмехнулся:
– Например, не целовать свою наставницу?
– Вот именно. – Она постаралась не обращать внимания на то, что мучительно краснеет. Раньше она не замечала за собой такого, а теперь краснела всякий раз, когда герцог бросал на нее взгляд своих удивительных светло-зеленых глаз. Может быть, она подхватила какую-нибудь болезнь? Да, наверное, в этом и заключается проблема: она заболела, но болезнь проходит, как только этого человека нет поблизости.