Её запретный рыцарь
Шрифт:
Билли Шерман, газетный репортер (временами), которого вечно увольняли со службы и который всегда хотел выпить.
Сэм Бут, продавец пишущих машинок, которого все считали человеком низшего сорта, поскольку он каждое утро вставал в девять часов, чтобы идти на службу.
Гарри Дженнингс, актер, который все время собирался подписать договор с Чарльзом Фроманом.
Хорошенькая подобралась компания бродвейских гуляк, намеревавшихся стать защитниками и друзьями молодой женщины! Впрочем, вы скоро увидите, что из
Потому что около месяца список членов этого общества оставался таким, как описано выше, но потом, в один прекрасный октябрьский день, им был представлен новый кандидат.
Странные Рыцари занимали уютный уголок вестибюля рядом с телеграфным столиком, у противоположной от бродвейского входа стены. Он был почти закрыт двумя массивными мраморными колоннами. Рядом с видавшим виды потертым кожаным диваном возле широкого подоконника стояли три или четыре кресла.
Несколько старожилов отеля так прочно здесь обосновались, что появление в этом независимом государстве новичка неминуемо было бы воспринято как противозаконное вторжение. И пришельцу обычно быстро и недвусмысленно давали это понять.
И вот однажды, часа в два пополудни, Дрискол, Шерман и Догерти сидели и вели неспешную дружескую беседу.
Шерман, высокий, смуглый, всегда излучавший уверенность, рассказывал об отдельных недостатках и общей никчемности нью-йоркской прессы.
Открылась дверь, и вошел Дюмэн в сопровождении незнакомца, которого он представил как мистера Ноултона.
— Полагаю, мы с мистером Ноултоном уже встречались, — произнес Шерман, протягивая ему руку.
— Вы читаете мои мысли, — последовал вежливый ответ.
Шерман ничего не сказал, но, повернувшись к Дрисколу, как-то странно на него посмотрел.
Завязалась беседа. Ноултон показал себя образованным, знающим и простым в общении человеком. Чувствовалось, что он из хорошей семьи, в отличие от остальных.
Дрискол предложил сыграть партию в бильярд.
— Годится, — согласились все.
— Если вы не против, — сказал Ноултон, — я присоединюсь к вам через пару минут. Хочу отправить телеграмму.
Все кивнули и прошествовали в бильярдную, а Ноултон направился к телеграфному столику.
Лиля читала книгу и, не глядя на него, подала пачку бланков, потом взяла телеграмму через окошко и стала считать слова. Подпись была «Джон Ноултон».
— С вас восемьдесят центов, — сообщила Лиля.
Когда она подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомцем, сразу почувствовала необъяснимое волнение.
Во внешности молодого человека не было ничего тревожного. Его лицо и фигура могли бы показаться ничем не примечательными, но обращали на себя внимание обезоруживающий взгляд лукавых серых глаз и подчеркнутое стремление выглядеть своим в доску.
Лиля, осознав, что продолжает на него смотреть, вспыхнула и отвернулась. Серые глаза осветила улыбка,
Это ваша самая мелкая купюра? — спросила Лиля, открывая ящик кассы.
— Пожалуй, да, — ответил Ноултон. — Прошу прощения, но, будучи миллионером, я никогда не имею дела с мелочью. Вы сможете дать сдачи?
— Если вы возьмете немного серебра.
— Сколько угодно, — улыбнулся Ноултон.
Лиля протянула ему несколько монет.
— Вы ее сразу отправите? — спросил Ноултон.
Она кивнула. Казалось, Ноултон не торопится уходить.
— Я понимаю, что, после того как вы со мной рассчитались, мне следует откланяться, — наконец сказал он. — Но я люблю поговорить и ненавижу бильярд.
— Тогда почему вы играете?
— Почему? О, а почему мы вообще что-то делаем?
Наверное, просто чтобы убить время.
— Но это неправильно. Мужчина должен делать что-то полезное. Никогда не нужно стремиться убить время, надо его тратить с пользой.
— Проповедь? — улыбнулся Ноултон.
— Прошу прощения. — Лиля покраснела.
— Я шучу.
— Конечно, это не мое дело. Только я все равно уверена, что так оно и есть. Мне всегда было жаль, что я не мужчина.
— Ходатайство отклоняется.
— И что это значит?
— Что это невозможно. То есть я хочу сказать, что вы — во всех отношениях женщина. Я прав?
— Разве я выгляжу такой старой?
— О, я вовсе не это имел в виду! Тогда скажем — девушка. Вы выглядите — позвольте бросить взор — лет на девятнадцать.
— Двадцать, — призналась Лиля.
— Еще годик — и все будет в порядке. Я почти угадал. Всегда лучше всего…
— Ноултон, ты идешь? — послышался голос.
У бильярдной стоял Шерман, хмуро на него посматривая.
— Сейчас иду, — ответил Ноултон. — Не знал, что вы меня ждете.
Он слегка приподнял шляпу в знак прощания с Лилей, присоединился к Шерману, и они скрылись в бильярдной.
Лиля начала вполголоса напевать какую-то мелодию.
Она взяла свою книгу и открыла страницу по закладке, потом вдруг бросила ее на стол и удивленно вздохнула.
Только что она вела дружескую, даже фамильярную, беседу с человеком, которого никогда прежде не видела — с абсолютно незнакомым ей человеком! И сначала она этого даже не осознала! О чем она думала? Это было невероятно.
«Конечно, — решила она, — в этом нет ничего дурного. Наверное, я вела себя глупо. И однако — как это получилось? Он, безусловно, отличается от других мужчин.
О, и что же он обо мне подумает? Надеюсь, он поймет, что я не вступаю в беседу со всеми подряд».
Она снова взяла книгу и попыталась читать, но буквы сливались, и она не могла разобрать ни слова. Она снова и снова повторяла себе: «Что же он теперь обо мне подумает?»