Её звали Лёля
Шрифт:
Но пойди, отыщи его среди тысяч деревянных и каменный строений древнего города. Да еще все объекты тщательно замаскировали. Хотя был один, который никуда не спрячешь – Успенский кафедральный собор, про который во время приезда в город еще царь Петр сказал, мол, нет более лепотного храма во всем его государстве. Вот на него фашисты и ориентировались. И хотя сам собор взрывать не собирались, – ориентир слишком хороший, самый высокий в Астрахани объект, – нефтебазы и железнодорожные магистрали бомбили нещадно.
Если бы не зенитчики, кто знает, чем бы всё закончилось? Но и так с замиранием сердца смотрели горожане и беженцы,
1 июня Лёле оставалось учиться на курсах еще четыре месяца. И чем страшнее становилось в городе, чем ближе двигался к Волге фронт, тем сильнее она рвалась в бой. Туда, где стреляют, где бомбят, где свистят пули и осколки. Она уже тайком ото всех, то есть от семьи и Тёмы, бегала с девчонками с курсов в военкомат с заявлением. Требовала, просила, умоляла. Хором они говорили, что им скорее надо туда, на фронт. «Родина в опасности, как вы не понимаете, товарищи военные?!» – кричали девчонки тонкими голосами.
Но один седоусый майор, повидавший жизнь, уже в почтенных годах – ему лет пятьдесят было, сказал, глядя на Лёлю и ее подружек:
– Эх, девоньки. Сидели бы лучше вы дома. Вам еще детишек рожать, а вы смерть ищете.
– Не смерть, а жизнь! Родину хотим защищать!
– Успеете, – тяжело вздохнул майор. – Вы же с курсов санинструкторов, верно?
– Ну да. Только это ничего не меняет! – воскликнула Лёля, как самая бойкая.
– Еще как меняет, – свой тон с отеческого военный сменил на суровый, офицерский. – Красной Армии нужны специалисты, а не такие, как вы, неумехи необученные!
– Но мы…
– Молчать! – вдруг рявкнул майор, вскакивая из-за стола. – Смир-р-р-но! Кру-у-гом! Шагом а-арш!
Девчонки, повинуясь приказу, хотя сами еще были одеты в гражданские платья, развернулись и, стараясь чеканить шаг, вышли вон. Потом разбрелись по домам, огорченные. Но не сломленные. Лёля всем сказала: «Ничего! Через пару дней придем снова!»
Но и потом, едва их носики сунулись через порог его кабинета, военный рявкнул, чтобы даже не думали свои заявления ему давать. А чтобы понятнее было, непечатно выругался очень грубыми словами. Не в адрес девчонок, конечно. Так, от тоски. «Наверное, – решила Лёля, оправдывая поведение офицера, – ему тоже очень воевать хочется, а не берут. Старый уже».
Когда над городом надрывались сирены, предупреждающие о налете вражеской авиации, и вдалеке начинали яростно хлопать зенитные орудия, Дандуковы спешно покидали свой маленький деревянный домик. Но бежать в бомбоубежище смысла не имело: ближайшее находилось в подвале школы, а ты пойди, преодолей эти несколько километров, когда так страшно, что ноги подгибаются.
Потому они просто шли в сарайчик, построенный на краю двора, и спускались в неглубокий погреб, предназначенный для хранения всяких закаток с закрутками. Его собственными руками ещё Алексей смастерил несколько лет назад. Правда, хотел сделать глубже, но соседи, люди старые, подсказали: не надо, здесь слишком близко подпочвенные воды. По весне станет твой погребок превращаться в колодец.
Здесь они сидели вчетвером при тусклом свете свечи («летучую мышь» не брали, чтобы не задохнуться керосиновым угаром) и ждали, пока
Всё это немцы тщательно старались уничтожить, но пока всё их внимание было сосредоточено на других рубежах, потому до Астрахани долетали не целые армады самолетов, а редкие стервятники. Чаще всего прилетали, чтобы провести разведку, сбросить несколько бомб, пострелять из пушек и пулеметов и убраться поскорее, чтобы зенитки не расчихвостили и пух и перья. А такое было, и не раз. Лёля с Тёмой бегали на один из городских пустырей, где специально для горожан выставили за красными флажками гитлеровский «Focke-Wulf», вернее то, что от него осталось после падения в степи. В народе говорили, что летчики успели выброситься на парашютах, но далеко не ушли: прибыл патруль, и всех схватили.
Глядя на обломки самолета, его покореженный, разорванный во многих местах фюзеляж, Лёля злорадно думала о том, как ежесекундно на фронте превращаются в руины многие такие же вот германские стервятники. Как рушатся они с небес, втыкаясь в землю тупыми мордами, и взрываются, и разлетаются на куски, и полыхают, изрыгая в небо черный дым. А рядом с ними так же охвачены пламенем их танки и бронемашины, вокруг валяются тела убитых, и едкий мерзкий дым исходит от их простреленных серо-зеленых шинелей.
– Лёлечка, что с тобой? – спросил Тёма, осторожно прикоснувшись к плечу девушки. – Ты вся побледнела. Хорошо себя чувствуешь?
– Со мной всё в порядке, – жестко ответила было девушка, но тут же сменила тон. – Прости, представила, как эту нечисть германскую с нашей родной земли вычищаем.
– Опять в бой рвешься, воительница ты моя, – ласково сказал Тёма.
– А ты – нет? – глаза Лёли стали колючими и холодными.
– Да, я тоже. Но в армии нужны специалисты, понимаешь. И чем их больше, тем лучше мы станем воевать, – невозмутимо ответил парень. – Сама подумай: от кого там больше пользы: от парня, который вчера винтовку в руки взял и орудует ей, как палкой, или опытный воин, прошедший обучение? Фельдшер, умеющий только перевязывать, или полевой хирург?
– Да слышала я это уже. Много раз. Спорить не буду, – сказала недовольно Лёля. – Пошли уже.
Неделя шла за неделей, срок обучения заканчивался. И вот однажды случилось с Лёлей то, чего она так ждала, но не почти уже не верила, что будет так скоро. Их построили во дворе средней школы, где они учились на санинструкторов – сорок шесть девчонок в возрасте от семнадцати до девятнадцати лет. К ним вышла командир, пожилая женщина лет сорока пяти, подтянутая, в форме военврача, и сказала:
– Товарищи вольноопределяющиеся! Все вы знаете, какая нынче обстановка на фронте. Красной Армии нужны медработники. Надо спасать наших товарищей, которые гибнут на полях сражений. Кто хочет вступить в ряды РККА, чтобы с оружием и медицинскими инструментами в руках защищать нашу советскую Родину – шаг вперед.