Эффект бешеного Солнца
Шрифт:
— А чем, позвольте спросить, вы занимаетесь, Федор Никанорович?
— Главный судебный эксперт области, — ответил за Федора Никаноровича парторг.
— Судебно-медицинский эксперт, — поправил его Федор Никанорович.
— Нет, — покачал головой Юрий Васильевич. — Это не для меня…
— Вот так-так, почему же? — спросил Федор Никанороаич.
— Я трупов боюсь, — сказал Юрий Васильевин. — Даже когда по коридору иду, стараюсь по сторонам не смотреть.
— А что же у нас по сторонам такое страшное? — спросил Петр Иванович.
— Ну, через стекла видно, там,
— Это он про кафедру нормальной анатомии говорит, — догадался Федор Никанорович. — А известно ли вам, Юрий Васильевич, что мы не имеем отсева студентов вот по этой причине? Не имеем. Ну, раз в два-три года, не чаще.
— Привыкают, — согласился Юрий Васильевич.
— Не привыкают, а приучаем, — заметил Петр Иванович. — Вы что думаете, приходит к нам студент, и мы его сраау в анатомический зал? Тогда половина разбежится назавтра же. Мы понемножку. Сперва кости. И долго кости. И говорим ему о том, какую роль играет в кости тот или иной выступ, та или иная впадинка. Потом, месяца через четыре, начинаем понемногу препарировать мышцы, а к февралю и разговоров уже нет, даже наоборот, приходится иногда поправлять за несерьезное отношение к делу.
— Но можно и по-другому, — заметил Федор Никанорович.
— Сразу в воду?
— Вот именно, — подтвердил Федор Никанорович. — Сразу. Вы же мужчина!
— Да, нужно себя проверить, — сказал Юрий Васильевич.
— Вот и отлично. Я над вами возьму шефство. Как будет какое-нибудь интересное дело, приходите.
Резко застучал звонок.
— Это на совет, — сказал Петр Иванович. — Сегодня Горбунов диссертацию защищает, ты обязательно иди, Юрий Васильевич. Пусть всего не поймешь, но нужно входить в жизнь института. Да и всех увидишь.
— Себя покажете, — добавил Федор Никанорович.
— Что вы? Я буду нем как рыба.
В комнату стали входить незнакомые люди. Сразу стало шумно. Юрий Васильевич вышел из кабинета и остановился возле столика вахтера, разглядывая входивших людей. Ученые советы в мединституте посещали почти все врачи города — были среди них и военные врачи из госпиталей. Одни приходили послушать выступления на совете, другие — посудачить с приятелями или приятельницами. Но все были оживлены, в каком-то приподнятом настроении. Высокий полковник — на погонах чаша со змеей — пронес большой букет цветов. Юрий Васильевич догадался, что букет предназначается диссертанту, и почему-то подумал: а вдруг не получит этот самый Горбунов степени, куда денут букет?
— А вы, дедусь, тут многих знаете? — спросил Юрий Васильевич у вахтера.
— Я-то? А всех, — спокойно ответил вахтер. — Всех преподавателей, всех студентов, всех директоров, какие тут были, уборщиц тоже всех. Я тут, сынок, скоро шестьдесят лет работаю.
— Сколько? — удивился Юрий Васильевич.
— А шестьдесят, — так же спокойно сказал вахтер.
— Так институту-то, кажется, двадцать пять?
— Ну, так что, будто я не знаю, сколько институту! Я все знаю. Все знаю… Гляди, директор! — бросил он Юрию Васильевичу и вытянулся в струнку.
В парадную вошел высокий человек в кожаной куртке на молниях. Его небольшая
— Как служба, отец? — спросил директор вахтера.
А тот совершенно преобразился. Грудь колесом, каблуки вместе, носки стоптанных сапог врозь, даже под крючковатым носом дыбом встал реденький прокуренный ус.
— Служу народному здравоохранению! — рявкнул неожиданно громко старик.
— Молодца! — серьезно сказал директор и, коснувшись локтем непроизвольно вытянувшегося перед ним Юрия Васильевича, прошел мимо, к своему кабинету.
— Наш-то не в духе, — заметил вахтер. — Я все знаю… Тут, если послушать хочешь, в старое время кадетский корпус помещался.
По коридору прошел уже знакомый Юрию Васильевичу человек валенках, тот самый, что накричал на Ворону.
— Дед, — сказал он сипло, — чтоб был порядок! Ты у меня понял?
— Как есть понял! — бодро ответил вахтер.
Человек в валенках заметил Юрия Васильевича, внимательно на него посмотрел и спросил;
— Студент? Какого курса?
— Я не студент, — ответил Юрий Васильевич.
— А что тут стоишь, женским полом интересуешься?
— Я на кафедре физики работаю.
— Та-та-та, — обрадовался вдруг человек в валенках. — На кафедре физики? Новый ассистент. Как тебя, Декека? Ну да, Декека! Знаю, знаю… — Мягко ступая, он пошел дальше.
— Зайцев это, — доверительно сказал вахтер, — Аполлошка. Ба-альшой человек! Такой сукин сын, что не приведи господь и помилуй.
Он поднял голову и, что-то прошептав про себя, включил звонок. Юрий Васильевич поспешил на второй этаж.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Зал был уже полон.
— Юра! — позвал Дейнеку Захар, ассистент с соседней кафедры, указывая на место рядом с собой. — Иди к нам… А чего? — продолжал он, когда Юрий Васильевич пробрался к нему на последний ряд. — Нам видно, да нас не видно, можно и почитать и словом перекинуться. Ты как, книжку захватил? Нет. Тогда твое дело табак, придется слушать.
К трибуне просеменил человек небольшого роста и, почти исчезнув за ее краем — Юрию Васильевичу была видна только блестящая лысина рядом со сверкающим графином, — быстро-быстро заговорил, время от времени демонстрируя аудитории документ за документом.
— Мы все, товарищи, знаем Афанасия Петровича. Он, можно сказать, наше детище, воспитанник нашего института. Диссертант представил нам свою биографию, прямую, как стрела, товарищи. Без всяких, так сказать, ответвлений. Родился он в простой крестьянской семье, в глухом таежном селе, которое даже, говорят, не нанесено на каргу. Пятнадцати лет был призван Рубежанским военкоматом, так как произвел впечатление вполне сложившегося юноши. Трижды был ранен. Находясь в 311-м госпитале на излечении, обратил на себя внимание любознательностью и готовностью помогать медперсоналу в его нелегком труде по уходу за ранеными. При непосредственной помощи профессоров нашего института Семенова и Пасхина сдал экстерном за среднюю школу и, я бы сказал, молниеносно закончил Рубежанский мединститут, сдав все положенные экзамены в два с половиной года.