Эффект Лазаря
Шрифт:
Идеи, которые она заронила в его голову, так и бурлили там, напрочь отгоняя всякую мысль о сне, невзирая на крайнее утомление. Моряне так много могут! Они так много знают!
«Келп будет думать сам». Бретту вспомнилось, как кто-то произнес эти слова в беседе с его родителями у них дома – важные персоны обсуждали важные вещи.
«Но этого не произойдет без Вааты», ответил другой. «Ваата – ключ к келпу».
Из чего проистек, насколько помнилось Бретту, возвышенный разговор, витающий в парах бормотухи, переходящий, как обычно, от спекулятивного
– Я выключу свет, чтобы ты не стеснялся, – предложила Скади. Она хихикнула и уменьшила освещение от сумеречного до почти полной темноты. Бретт видел, как она, спотыкаясь, пробирается к постели.
«Ей темно», подумал он. «А мне просто не так ярко.»
– У тебя есть наверху подружка? – спросила Скади.
– Нет… вообще-то нет.
– И ты никогда не делил комнату с девушкой?
– На островах делишь все со всеми. Но чтобы двое получили комнату только для себя, наедине… это для пар, которые только-только привыкают друг к другу. Для секса. Это очень дорого.
– С ума сойти, – откликнулась девушка. Сквозь игру теней своего странного ночного видения Бретт различал ее пальцы, нервно двигающиеся по поверхности одеяла.
– Здесь внизу мы тоже селимся вместе для секса, да, но и по другим причинам тоже. Коллеги по работе, одноклассники, друзья. Я просто хотела, чтобы ты хоть одну ночь отдохнул. Завтра народу набежит, начнутся вопросы, визиты, гомон… – Но ее руки двигались в прежнем нервном ритме.
– Ты так добра ко мне, что я не знаю, как тебе и отплатить, – сказал Бретт.
– Но у нас обычай такой, – запротестовала Скади. – Если морянин тебя спас, ты можешь пользоваться всем, что ему принадлежит, пока… ну, пока не уедешь. Если я привела живое существо, я за него отвечаю.
– Как если бы я был твоим ребенком?
– Вроде того. – Скади зевнула и принялась раздеваться.
Бретт почувствовал, что не вправе подглядывать, и отвел глаза.
«Может, я должен ей сказать», подумал он. «Это же нечестно – иметь возможность видеть кого-то вот так, и не сказать.»
– Я не хотел бы вмешиваться в твою жизнь, – сказал Бретт.
Он услышал, как Скади залезла под одеяло.
– А ты и не вмешиваешься, – возразила она. – Это же одна из самых восхитительных вещей, которая со мной случалась. Ты мой друг, ты мне нравишься. Этого довольно?
Бретт сбросил одежду и залез под одеяла, натянув их по самую шею. Квитс всегда говорил, что моряне непредсказуемы. Друзья?
– Мы ведь друзья, правда? – настаивала она.
Бретт протянул ей руку через промежуток, разделяющий кровати. Сообразив, что Скади ее не видит, он взял руку девушки в свою. Она крепко стиснула пальцы; рука ее была теплой. Спустя некоторое время она вздохнула и осторожно убрала руку.
– Спать хочется, – сказала она.
– Мне тоже.
Рука девушки поднялась над постелью и нашарила на стене выключатель. Песни китов смолкли.
Бретт обнаружил, что в комнате стало изысканно тихо – он и представить себе не мог такой тишины. Он ощутил, как отдыхают его уши, а потом
После нескольких нервозных мгновений Бретт сообразил, что неподвижность мешает ему уснуть. Это открытие помогло ему несколько расслабиться, вздохнуть легче. Тело его помнило легкое покачивание там, наверху, и основательно старалось обманом уверить разум, что волны под ним опускаются и подымаются по-прежнему.
– Бретт? – Окликнула Скади почти шепотом.
– Да?
– Из всех созданий в гибербаках мне больше всего по душе пришлись бы птицы, маленькие такие птицы, которые поют.
– Я слышал записи с Корабля, – сообщил Бретт сонным голосом.
– Их песни так же пронзительно прекрасны, как и у китов. И они летают.
– У нас есть голуби и криксы, – сказал Бретт.
– Криксы тупые, и они не поют, – возразила Скади.
– Но они свистят на лету, и за ними так забавно наблюдать.
Одеяло Скади зашуршало, когда она отвернулась.
– Доброй ночи, друг, – прошептала она. – Спи спокойно.
– Доброй ночи, друг, – ответил он. И тут, на грани сна, он представил себе ее чудесную улыбку.
«Что, вот так и начинается любовь?» подумал Бретт. В груди у него была тяжесть, и она никуда не исчезла, когда он погрузился в беспокойный сон.
Дитя по имени Ваата погрузилось в кататонию, когда келп и дирижаблики начали слабеть. Она пребывает в коматозном состоянии уже три года, и поскольку она несет в себе не только человеческие гены, но и гены келпа, есть надежда, что она сможет стать средством для возвращения келпу разума. Только келп может укротить это ужасное море.
Уорд Киль не то, чтобы замечал тишину – он ощущал ее всей своей кожей. В течение всей его долгой жизни обстоятельства словно сговорились удерживать его наверху, да он и сам никогда не испытывал острого желания спуститься под воду.
«Признайся в этом», говорил он сам себе. «Ты боялся из-за всех этих россказней – депривационный шок, синдром давления.»
А теперь, впервые в жизни, палуба не двигалась под его босыми ногами, до него не доносились голоса и прочие звуки, сопровождающие человеческую деятельность, не шипели органические стены, отираясь об органический потолок – ни одного из тех вездесущих звуков, к которым островитяне привыкают с малолетства. Было так тихо, что у Киля заболели уши.
В комнате, где его оставила Карин Алэ «всего на минуточку, чтобы попривыкнуть», прямо перед ним высилась стена из плазмагласа, открывающая взору подводную ширь, богатую оттенками красного, синего и линялой зелени. Тонкие переходы незнакомых оттенков приковали к себе его внимание на несколько минут полностью.