Эффект Люцифера

Зимбардо Филип Джордж

Священник, обращаясь к заключенному № 819: «Возможно, это реакция на запах. Здесь спертый воздух. Здесь неприятно пахнет, нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Ну вот запах этот, наверное, даже ядовит, он, конечно, слишком сильный, но зловоние — это тюремная реальность. (Макдермот чувствует запах мочи и экскрементов, прочно „поселившийся“ в нашей тюрьме. Мы к нему привыкли и не замечаем, пока кто-нибудь на него не укажет.) Приходится терпеть, многие заключенные с этим справляются».

Мы выходим со двора, идем по коридору в мой кабинет. Священник говорит, что исследование

похоже на реальную тюрьму, и он наблюдает типичный «синдром впервые осужденного» — человек сбит с толку, раздражен, он испытывает гнев, депрессию и эмоционально нестабилен. Он уверяет меня, что подобные реакции исчезают примерно через неделю, потому что заключенный не сможет выжить, если «ведет себя как баба». Он добавляет, что, по его мнению, эта ситуация гораздо труднее для № 819, чем этот мальчик готов признать. Мы соглашаемся, что он нуждается в консультации. Я замечаю, что хотя у № 819 дрожали губы, тряслись руки и текли слезы, он все же не признал, что не может продолжать эксперимент, и не захотел уйти. Я думаю, что он не может смириться с тем, что оказался «слабаком», что его мужественности брошен вызов, и он хочет, чтобы мы — чтобы я — уговорил его уйти и тем самым сохранить свое лицо.

«Возможно. Это интересная точка зрения», — добавляет отец Макдермот, размышляя над тем, что только что произошло.

Мы прощаемся, и я мимоходом добавляю, что отец Макдермот ведь не собирается звонить родителям, не правда ли?

«Конечно, я должен им позвонить. Это моя обязанность».

«Несомненно, как же я раньше не подумал, это ваша обязанность, правильно». (Мне только не хватает родителей и юристов — священник собирается до конца играть роль настоящего капеллана. Он знает, что это не настоящая тюрьма и не настоящие заключенные, но, черт возьми, шоу должно продолжаться.)

Визит священника ярко освещает растущую путаницу между реальностью и иллюзией, между ролями и настоящей идентичностью участников эксперимента. Отец Макдермот — реальный священник в реальном мире, работавший в реальных тюрьмах, и хотя он вполне понимает, что наша тюрьма — мнимая, он так серьезно и глубоко играет свою роль, что невольно добавляет нашему шоу реалистичности. Он сидит прямо, особым образом держит руки, делает определенные жесты, наклоняется вперед, давая советы, понимающе кивает, похлопывает собеседников по плечу, хмурится наивности заключенных. Его тон и интонации возвращают меня в детство, в воскресную школу при католической церкви святого Ансельма. Он не мог бы исполнить роль священника убедительнее, даже если бы его прислало актерское агентство. Он так безупречно играет свою роль, что мне начинает казаться, будто мы все — герои какого-то странного фильма, и я восхищаюсь мастерством этого актера. Пожалуй, визит священника придает еще больше сходства нашей мнимой тюрьме с настоящей. Сильнее всего это влияет на тех заключенных, которые все еще помнят, что «это всего лишь эксперимент». Священник добавил исследованию новое измерение. Кто написал сценарий этого фильма? Франц Кафка? Или Луиджи Пиранделло?

В этот момент во дворе раздается крик. Это кричат заключенные. Они громко скандируют что-то о заключенном № 819.

Арнетт:

«Заключенный № 819 плохо себя вел. Скажите это десять раз, громко».

Заключенные: «Заключенный № 819 плохо себя вел». (Снова и снова, много раз.)

Арнетт: «Что случилось с заключенным № 819, из-за того, что он плохо себя вел, заключенный № 3401?»

№ 3401: «Заключенный № 819 наказан».

Арнетт: «Что случилось с заключенным № 819, № 1037?»

№ 1037: «Я не знаю, господин надзиратель».

Арнетт: «Он наказан. Сначала, № 3401».

№ 3401 повторяет, а заключенный № 1037 добавляет еще громче: «Заключенный № 819 наказан, господин надзиратель».

Заключенному № 1037 и всем остальным по очереди задают один и тот же вопрос, и каждый отвечает одно и то же, а потом все вместе.

Арнетт: «Давайте повторим пять раз, чтобы убедиться, что вы запомнили. Заключенный № 819 плохо себя вел, и поэтому у вас в камерах беспорядок. Давайте повторим это десять раз».

«Из-за того, что сделал заключенный № 819, в моей камере беспорядок».

Заключенные снова и снова повторяют эту фразу, но № 1037 — тот, который хочет быть юристом, молчит. Охранник Джон Лендри угрожающе указывает на него дубинкой, чтобы заставить присоединиться к остальным. Арнетт велит всем замолчать, чтобы выяснить, что не понравилось Лендри; Лендри говорит, что № 1037 не слушается.

Заключенный № 1037 обращается к Арнетту: «У меня есть вопрос, господин надзиратель. Нам ведь запрещено лгать?»

Арнетт, в своей самой официальной, бесстрастной, поистине неповторимой манере, отвечает: «Нас не интересуют ваши вопросы. Вам дали задание, ваше дело — его выполнять. Итак: из-за того, что сделал заключенный № 819, в моей камере беспорядок. Десять раз».

Заключенные повторяют, но сбиваются, и им приходится повторить одиннадцать раз.

Арнетт: «Сколько раз вам сказали это повторить, заключенный № 3401?»

№ 3401: «Десять раз».

Арнетт: «Сколько раз вы это сделали, мистер 3401?»

№ 3401: «Десять раз, господин надзиратель».

Арнетт: «Неправильно, вы все сделали это одиннадцать раз. Теперь повторите снова, сделайте это как следует, сделайте это десять раз, как я приказал: „Из-за того, что сделал заключенный № 819, в моей камере беспорядок“».

Они выкрикивают эту фразу еще десять раз.

Арнетт: «Теперь принимаем исходное положение».

Без всяких колебаний все тут же опускаются на пол для отжиманий.

«Вниз, вверх, вниз, вверх. № 5486, это не танец живота, это отжимания, держи спину прямо. Вниз, вверх, вниз, вверх, вниз и остались внизу. Перевернулись на спину, будем поднимать ноги».

Арнетт: «15 сантиметров — важная цифра, ребята. Все поднимают ноги на 15 сантиметров над полом, и ноги остаются в этом положении до тех пор, пока все ноги не окажутся на одной высоте».

Охранник Джон Лендри меряет, действительно ли ноги заключенных подняты ровно на пятнадцать сантиметров.

Арнетт: «Все вместе, десять раз: я не буду плохо себя вести, как № 819, господин надзиратель».

Арнетт: «Теперь как можно громче: я не буду плохо себя вести, как № 819, господин надзиратель!»