Эффект пустоты
Шрифт:
Интересно, остальные странные вещи, на которые я способна, работают точно так же?
Но сейчас на это нет времени, мне нужно выбираться отсюда.
Сквозь стекло двери вижу, что охранник по-прежнему стоит в коридоре. Только смотрит в сторону.
На мне одеяло, и я осторожно шевелюсь, опасаясь худшего. Так и есть: я в больничном халате, а моих вещей и след простыл.
Здесь ли Келли? «Келли! Келли!» — я мысленно зову ее, но ответа нет, и нет ощущения, что она где-то рядом. Должно быть, осталась с Каем.
Я так привыкла, что она проверяет сложившуюся
В соседних палатах спят люди; охранник так и стоит возле двери. В коридоре на посту сидит дежурная медсестра. Звонит телефон, она берет трубку.
Открываются двери лифта, выходит мужчина. Он разговаривает с медсестрой, а охранник от моих дверей направляется по коридору к нему. Испытываю соблазн выскочить из палаты, пока он отвлекся, но теперь их двое, а я, хоть и вылечила сотрясение мозга, не рискну бежать с кем-то наперегонки. Когда я в предыдущий раз исцеляла себя, то едва могла ходить после этого.
Прислушиваюсь.
— Не понимаю, зачем вы стережете эту девочку, — говорит медсестра. — Она получила такой удар по голове, у нее тяжелое сотрясение мозга. Она никуда не денется.
— Приказ. — Тот, что стоял возле моей двери, зевает и кивает прибывшему. — Счастливо оставаться.
Шагнув в лифт, он уезжает.
Новенький берет у медсестры стул и устраивается у моей двери; она возвращается на свой пост.
Я тихонечко касаюсь его, стараясь, чтобы он не заметил моего присутствия. Разум его заполнен тем, чем он мог бы заняться этой ночью; там присутствует и его подружка; я краснею и испытываю желание покинуть его сознание.
Вместо этого посылаю ему мысль о сне, о том, что он устал, очень устал. Охранник зевает.
Мимо, с тихим смешком, проходит медсестра.
— Если хочешь вздремнуть, я никому не скажу. И разбужу, если что-нибудь случится.
Звенит звонок, и она быстро идет по коридору в палату к какому-то пациенту.
«Да, спать, спать, спать...» Я так хорошо справляюсь с этой работой, что чуть сама не отправляюсь в царство снов.
Медсестра опять идет мимо. Она посмеивается, но ничего не говорит. Охранник пока не спит по-настоящему, он только погружается в забытье, но я уже осторожно вылезаю из кровати, желая опробовать, как держусь на ногах. Секунду стою возле кровати, ухватившись за спинку, потом пересекаю палату и смотрю в дверное оконце.
Вот теперь он действительно храпит.
Дальше по коридору вижу только затылок медсестры. Если проскользнуть в дверь, можно пойти в другую сторону, а она и не заметит.
Укладываю под одеяло подушки, надеясь, что при беглом взгляде сквозь стекло двери они сойдут за человека, спящего в постели. Пробую приоткрыть дверь, но Спящий Красавец отчасти навалился на нее, и мне приходится слегка приподнять его и прислонить к стене, цепенея от мысли, что он сейчас проснется. Охранник продолжает храпеть.
Теперь медсестра разговаривает по телефону, ее тихий голос хорошо слышен в пустом коридоре.
На цыпочках двигаюсь в противоположную от нее сторону — мимо одной палаты, другой, третьей.
Звенит звонок.
Ныряю в ближайшую
В коридоре слышны шаги — сестра проходит мимо палаты, в которой я спряталась; в мою она не заглянула, либо ее ввели в заблуждение подушки.
Я замерзла в этом больничном халате. Вижу в палате платяной шкаф. Не отрывая глаз от фигуры на кровати, открываю его. Внутри висит сиреневый кардиган и фиолетовые эластичные брюки.
Вздыхаю. Выбирать не приходится.
Снимаю халат и натягиваю брюки, слишком широкие в поясе, но коротковатые, потом надеваю кардиган и принимаюсь застегивать пуговицы.
— Не уверена, что сиреневый — твой цвет, дорогуша.
От неожиданности я чуть не подпрыгиваю. В кровати сидит старая женщина лет восьмидесяти.
— Извините. Я… хм…
— Хочешь сбежать?
— Вроде того.
Она хлопает в ладоши.
— Восхитительно! И мне тоже хотелось бы. Хорошо провести время, дорогуша. — Она снова укладывается и почти мгновенно засыпает.
Медсестра возвращается на свой пост. Выжидаю несколько секунд и выглядываю. Охранник еще спит. На цыпочках, босиком, я выхожу в коридор, и тут до меня доходит, что я не додумалась поискать обувь. Но возвращаться не хочется.
В конце коридора — лестничная клетка, и я направляюсь к ней.
Больницы относятся к тем заведениям, по которым в любое время дня и ночи бродят по-разному одетые люди, и никто не обращает на них внимания. Или я убеждаю себя в этом. Прохожу через отделение неотложной помощи. Оно заполнено людьми с такими мелкими неприятностями, как поломанные руки, ножевые ранения и приступы аппендицита; для них это, может быть, и не мелочи. Но куда страшнее то, чего я насмотрелась в последнее время. Здесь очень много пациентов и очень мало спешащего к ним персонала; идеальное место для того, чтобы остаться незамеченной.
В углу приемного покоя телевизор; передают новости. Тороплюсь уйти, испугавшись, что появится моя фотография. Но сейчас сообщают последние известия об изменениях в зонах карантина.
Пациенты и медработники забывают обо всех своих делах — они, не отрываясь, смотрят на экран, чтобы узнать, не приближается ли граница зоны сюда.
Я тоже не могу удержаться, останавливаюсь и смотрю.
Проезд закрыт — и это на пути в Авимор? Река, которую мы форсировали после бегства из Киллина, больше не является границей зоны и даже рядом с ней не находится. Вот она, новая граница: заградительные кордоны расползаются, удаляясь от Абердина и Эдинбурга тоже; они уже в Англии и даже дальше.
Мелкие очаги заболеваний разбросаны по всей Европе, по Северной и Южной Америке, Азии и Африке. Только Австралия и Новая Зеландия пока еще полностью свободны от них.
Когда люди вокруг начинают приглушенно обсуждать новости, я прихожу в себя, вспоминаю, что хотела сделать.
И выскальзываю за дверь, в ночь.
10
КЕЛЛИ
Кай меряет камеру шагами.
На скулах играют желваки, руки напряжены, пальцы сжаты в кулаки. И я ничем не могу ему помочь.