Эффект Ребиндера
Шрифт:
Но она и не думала смотреть на лист! Девчонка продолжала смотреть прямо на Володю. Непонятно и отчаянно таращила круглые огромные глазищи! Захотелось остановиться, замолчать, погладить по нежной щеке. Чертовщина! Совсем обалдел от скуки и жары. Все, куколка, пора! Возвращайся к своим задачкам и игрушкам!
– Вот, возьмите лист и отметьтесь у дежурного. Желаю успехов в учебе!
Девчонка не спеша взяла документы (ага, все-таки посмотрела на отметку!), опять подняла глаза, не улыбаясь и не благодаря.
Что еще? Почему он вдруг распсиховался? Задел оценивающий взгляд? Или эта недоступная юность, упущенное навсегда время? Но уже заходил следующий абитуриент,
В тот же вечер он позвонил Алевтине и отменил поход в кино:
– Жарища, устал на экзаменах, обещал родителям помочь с закупками. Созвонимся как-нибудь, ладно?
Наверное, получилось подло, наверное, нужно было честно объясниться или хотя бы придумать причину поумнее. Бывают же срочные командировки, болезни мнимых родственников…
Больше он в Люберцы никогда не ездил.
– Ой, здрасте, как я рада вас видеть, товарищ экзаменатор!
Родители и Иринка весело рассмеялись. И чего он так удивился? Вполне обычная встреча! Ира училась на химфаке, жила в общежитии, была из самых младших на курсе. Конечно, они подружились с этой провинциальной хохотушкой. Детсад на прогулке! К тому же Володина мать всегда любила опекать сирых и голодных, она бы весь Иринин курс кормила своими котлетами, если бы не отец. Отец, понятное дело, не поощрял лишних расходов и чужих людей, но Катю он терпел и почти не ворчал, если мать зазывала ее в гости. Наверное, ему тоже нравился сразу оживающий дом, девчоночий смех и восторги, почти забытый звон праздничного сервиза. Володя посмеивался, но в душе жалел, что из-за поздних опытов в лаборатории редко удается пересечься и поболтать с этими, прости господи, студентками.
Той же зимой родители слегли. Нет, все-таки не той зимой, он хорошо помнил, как отмечали Иркино восемнадцатилетие, еще Матвей прилетел с подарками, мать суетилась, варила его любимый холодец. Значит, через год.
Самое неудачное, что как раз тогда Володя впервые уехал в Гамбург. Кафедра с 69-го года сотрудничала с немецким электронным синхротроном, что было несомненной заслугой Королева. Другие, гораздо более крупные лаборатории и даже институты так и не сумели выйти за пределы Союза, а их шеф ухитрился заинтересовать саму Западную Германию да еще получить разрешение начальства! Конечно, не все сотрудники были выездными, но Володя уже успешно защитился и, хотя в партию не вступил, но по остальным пунктам проходил без вопросов. Кстати, Королев несколько раз впрямую намекал о необходимости подать заявление в партком, предлагал написать характеристику, но Володя пока отмалчивался. Не мог же он в качестве аргумента выдвинуть собственного отца, которого трясло от одного упоминания КПСС. Впрочем, у родителей было слишком много странностей, не хватало углубляться!
Первая поездка в Германию Володю неожиданно и болезненно разочаровала. Требовалась другая свобода поведения, беглый разговорный английский, умение легко улыбаться и шутить. Наверное, поэтому он слишком куце представил давно подготовленную тему. Отдельным унижением оказались роскошные, переполненные продуктами и товарами магазины. Все время тупо вспоминал злые московские очереди, отца, чуть свет бегущего за какими-нибудь очередными дефицитными консервами. Денег почти не меняли, с трудом хватило на самые дешевые джинсы и платок из странной блестящей материи. Подумал, что мама обрадуется иностранному
А мама уже лежала в неврологическом отделении. Инсульт. В доме Володя застал непривычное запустение и пустые полки, отец днями сидел в больнице. Удивительно, как он преданно ухаживал, варил жидкие каши и кисели, она же ничего глотать не могла. Жуткое зрелище! Вроде живой человек, а не разговаривает, не двигается, только глаза смотрят. И непонятно, узнает она тебя или нет. Отец уверял, что мама все понимает, шептал ей на ухо ласковые слова, просил за что-то прощения. Время шло, а улучшения не наблюдалось, но в больнице пока держали, хотя ухода, конечно, никакого. И тут отец сам стал слабеть. Кажется, ничего не болело, но он сделался бледный и страшно уставал, с трудом доползал на второй этаж. Оказался рак кишечника. Всю жизнь на живот жаловался, все по врачам ходил, а в самый серьезный момент прозевал, уже метастазы пошли. Теперь родители оба лежали на Таганке, в одной и той же 23-й больнице, но в разных отделениях, а Володя метался между ними, не понимая, что делать и как помочь.
Ольгу он решил пока не вызывать, куда ей выбираться зимой из Новосибирска, да еще с ребенком! Все время хотелось думать, что этот кошмарный сон скоро закончится и восстановится нормальная жизнь. Хорошо, что к уходу за родителями подключились Иринка с Катей – с неожиданным умением варили каши и жидкий диетический суп из овсянки, покупали яблоки и творог. Главное, они избавили его от самой страшной заботы – перестилать и переодевать мать. Дело не в брезгливости, он не в силах был видеть ее унизительно голое тело, мокрые простыни, пеленки и тряпки.
Отец умер первым. Больше нельзя было скрывать от сестры, конечно, и приезд ее, несмотря на лишнюю трепку нервов и слезы, оказался облегчением. Теперь хотя бы мама лежала чистая и ухоженная. Правда, она пережила отца всего на две недели, а потом тихо и незаметно перестала дышать.
С приездом сестры выяснилось еще одно очень серьезное обстоятельство, которое Володя совершенно прозевал. Иринка, эта сопливая второкурсница, завела настоящий роман. И не с кем-нибудь, а с племянником все той же Тани Левиной. Главное, Ольга сама познакомила Иру с Таниной семьей, чтобы помогали и следили за ребенком в большом городе. Доследились!
Все было бы не так страшно, Оля всегда говорила, что сын Таниной сестры Мишка абсолютный вундеркинд, к тому же он учился уже на пятом курсе медицинского института. Но Мишкины родители находились в подаче!.. И со дня на день ждали разрешения из ОВИРа на выезд в Израиль!
Ольга рыдала и не знала, как сказать Матвею. Иринка тоже рыдала, но отступать не собиралась. Она однозначно заявила, что любит Мишу больше жизни и последует за ним хоть на край света. Тем более ее мама была еврейкой, значит, и она сама еврейка и для нее нет ничего естественнее, чем переселиться в Израиль, на родину предков. Мишка, надо отдать ему должное, выглядел приличным серьезным парнем, держался мужественно и молча сносил разносы с обеих сторон.
Короче, после почти полугода страстей, больниц, похорон и прощаний Володя обнаружил себя в отдельной собственной двухкомнатной квартире совершенно свободным. И совершенно одиноким. Особенно странными стали вечера. Он старался возвращаться домой как можно позже, холодная плита светилась в темноте выдраенными до блеска кастрюлями, тупо молчал телевизор. С едой возиться не хотелось, хотя бутерброды с любительской колбасой или сыром вскоре осточертели, но еще немыслимее казалось самому что-то варить или жарить.