Эфирные контрабандисты
Шрифт:
— Делаем так… Меня цепляем за трос, прикреплённый к дирижаблю, — наконец, начал я. — Спускаем вниз, с двумя рогатинами. Ты открываешь окошко в техническом отсеке и внимательно следишь за тем, что происходит. Я попытаюсь выманить фимомениарка из пещеры. Он на меня кинется, а я попытаюсь взять его на рогатину. Но если что-то пойдёт не так — врубай логос огня на полную и как можно быстрее поднимайся. Меня потянет тросом вверх, и медведь не успеет меня сожрать.
— План д-рьмо! — вынес вердикт Рубари. — П-дъём м-дл-нный!
— Буду выкручиваться… — пожал я плечами. — Ты же мне не выдаёшь на-гора других гениальных
— В-д-ю! — не согласился механик. — М-жет, сб-жим?
— Нет, бежать мы не будем! — строго возразил я. — Нанну подставим. Она-то в Саливари остаётся…
Механик тяжело вздохнул, но вынужден был согласиться с моим доводом. Хотя идея эгоистично сбежать ему явно пришлась по вкусу. Впрочем, и мне тоже. Но, помимо того, что мы бы подставили Нанну и Тараки, я опасался того, что его ушлый родственник со своими связями найдёт нас значительно быстрее, чем любые мародёры. И хотя мы платили за каждую его услугу единичками пневмы, такие люди, в принципе, иначе подходят к ценообразованию за свою помощь. Этот переданный нам заказ и был той платой, которая могла нам позволить от него, наконец, отвязаться…
— Всё, давай! Спускай меня! — решился я, наконец, на подвиг.
Как же нам сейчас не хватало консультанта среди охотников! Но, как я начинал догадываться, именно это и помешало Фабило самостоятельно выполнить заказ. На Саливари было две группы охотников, работавших на мэрию, но не было ни одной свободной команды, которую мог бы нанять кто-то ещё. Да и те, что работали на мэрию, особо на настоящую охоту не рвались — обычно ограничиваясь лишь разведкой местности. Вот и копились заказы-наряды на ингредиенты в ожидании тех придурков, которые согласятся их выполнить — ну или тех несчастных, кому деваться больше некуда. Нас с Рубари, например. Причём, мы явно попадали в обе категории…
Очень скоро я уже стоял напротив входа в пещеру, а у моих ног лежали два пятиметровых древка с приделанными к ним металлическими рогатинами. Что это изначально были за детали — я не знал, но Рубари их быстро превратил в то, что нам и требовалось, наточив концы импровизированной «вилки». Теперь я мог пробить плотную шкуру медведя, используя его же собственный вес. Главное — вовремя уткнуть рогатину в землю. Интересно, фимомениарк будет перед атакой подниматься на задние лапы? Вроде бы это было важно в такой охоте…
А ещё мне было очень непривычно стоять на земле, а точнее, на поверхности. Обитая на скалах — или в мире эфира, как ещё местные называли этот уровень жизни — я привык к тому, что горизонт далёк и почти незаметен. Он всегда был где-то внизу… там, где была поверхность, которую почти не видишь. И даже в городе, на скале, ты прекрасно знал, что где-то там, за домами, простирается лишь бескрайнее море неба. А здесь мой взгляд постоянно упирался в край видимой земли и в какие-то препятствия. С непривычки это несколько раздражало…
Я несколько раз глубоко вздохнул, собирая остатки решимости, после чего достал из кармана кастет, нацепил его на руку, нацелился на пещеру — и принялся стрелять в её направлении огненными стрелками. Полоски огня влетали в тёмный каменный зев, на миг освещая стены и исчезая где-то в глубине. Вкладывая в оружие единичку за единичкой, я чуть менял прицел, стараясь выстрелить как можно удачнее — и одновременно молясь, чтобы
Я присел, не снимая кастета, схватил одну из рогатин и приготовился встречать злобное чудовище. Из темноты пещеры появилась мохнатая башка немалых размеров, с которой на меня смотрели злые маленькие глазки. Фимомениарк раскрывал пасть, полную острых зубов, и неистово ревел, заставляя мои поджилки трястись — а меня самого отвлекаться на сдерживание естественных позывов организма. Организм, видимо, считал, что при виде этой туши надо одновременно обделаться всеми доступными способами — после чего сразу потерять сознание. И, может, тогда фимомениарк, наткнувшись на вонючую и неподвижную маленькую тушку, не станет её жрать…
Я был категорически не согласен с организмом и с началом медвежьей болезни, считая, что помирать надо, хотя бы не обделавшись, а посему упрямо стоял на месте, сжимая рогатину в потных руках… И скоро понял, что эта скотина мохнатая вовсе не собирается лезть на солнышко и загорать. Башку высунул, ревёт, сердитыми глазками сверкает — но дальше не идёт. Немного подумав, я вытянул правую руку, с натугой удерживая рогатину в левой, навёлся кастетом на огромное чудище и принялся снова стрелять, теперь уже воздушными волнами.
Почти незаметные снаряды, выглядевшие как лёгкое искажение воздуха, бились об огромную морду, снова и снова вызывая со стороны фимомениарка недовольное ворчание. Пока что его бурая толстая меховая шуба сдерживала все мои удары, теряя лишь ошмётки срезанной, как острым ножом, шерсти, но такая стрижка не могла продолжаться долго… Один из удачных выстрелов, наконец, хлестнул по чёрному носу медведя-переростка. Его нос — размером с чайное блюдце, между прочим — взорвался алыми брызгами, а сам медведь — оглушительным и возмущенным рёвом.
В следующую секунду чудовище опрометью вылетело из тёмного зевы пещеры, набрав, как хороший гоночный болид, скорость до сотки за считанную пару секунд… Ну а я, запоздало понимая, что древко у рогатины стоило бы сделать потолще, сразу схватился за второе самодельное оружие, выставляя оба в сторону несущегося на меня фимомениарка. Что-то неразборчиво сверху кричал Рубари, а я уткнул рогатины в землю, вцепился в них что было сил — и с ужасом смотрел на приближение огромной мохнатой туши.
Момент столкновения я запомнил плохо… Точнее, даже не запомнил — всё, что уловили органы зрения, слуха и обоняния, запечатлелось хорошо, но я явно не всё уловил. Просто не успел. Я выжил-то каким-то чудом, потому что Рубари не стал ждать развязки и раскочегарил логос огня, заставляя дирижабль рвануть вверх. В одной невероятно долгой секунде слились одновременный треск рогатин, рёв медведя и топот лап. В нос ударило зловоние из пасти чудовища, а затем меня будто меховым прессом приложило, откидывая куда-то в сторону. И если столкновение я ещё как-то пережил, то вот после приземления выжить не должен был от слова «совсем». Моё несчастное тело крутилось в воздухе как волчок, а небо и земля менялись местами быстрее, чем в самых тошнотворных аттракционах…