Егерь Императрицы. Кровь на камнях
Шрифт:
– Да, да, да, – покачал головой Егоров. – Человеческая душа и его мозг потёмки, и похоже, что они ещё долго таковыми оставаться будут.
– Именно так, – согласился Дементий Фомич. – Но, однако, что касается вашего егеря, Алексей, то, признаться, приятно удивлён всеми теми улучшениями, которые я у него уже сейчас наблюдаю. Удивительно, но похоже, что вам всё-таки удалось дать его сознанию некий толчок вот всеми этими вот материальными вещами и особенно той заботой и вниманием сослуживцев, которыми вы его здесь окружили. Похоже, что вам удалось переключить его душевный настрой с угасания, напротив, на здоровый интерес к жизни. В
Алексей, провожая врача на улицу, аккуратно вложил ему в руку целковый.
– Возьмите, возьмите, Дементий Фомич, и даже не пытайтесь отказаться, – пресёк он попытку того отклонить подарок. – Вы и так столько времени уделили моим солдатам, и все они уже в строй, окромя Афанасия, вернулись. Глядишь, придёт час, и этот мой егерь тоже поправится. Примите Бога ради, не обижайте!
Среда, четверг, пятница, – отбивались барабанным боем построения на окраинной Бухарестской улице.
– Господин капитан-поручик, отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства армии на утреннюю поверку построена! Докладывает заместитель командира роты подпоручик Милорадович. Разрешите приступать к перекличке и к проверке внешнего вида егерей? – обратился с традиционным вопросом к Егорову Живан.
По полуротным шеренгам пошло шевеление и раздался шёпот. Любой настоящий командир всегда очень чутко ощущает настроение вверенного ему воинского подразделения, особенно если он настоящий командир и хозяин. Алексей был настоящим. Он насторожился и боковым, периферийным зрением отметил какое-то движение сзади.
– Ваше благородие, дозвольте занять своё место в строю! – раздался низкий и глухой голос.
Перед Егоровым, вытянувшись по стойке «смирно», стоял Афанасий Мальцев. Егерское его обмундирование висело на нём, словно бы взрослое на мальчишке-переростке, натянувшем на себя отцовский кафтан. Лицо было исхудавшим, глаза впалые, а выбивающиеся из-под накрученных буклей волосы были одного с ними цвета. Они были совсем белыми, седыми. Австрийский штуцер оттягивал на ремне плечо, и было видно, что для этого солдата он очень даже тяжёлый. Но глаза, главным во всём этом были его глаза! В них горел живой огонь и читалось желание жить, а это сейчас было самым главным! Кости, как говорится, есть. А мясо? Ну, а мясо, оно ещё нарастёт, лишь бы человек этот был духом крепок.
Капитан-поручик, резко вскинул ладонь к головному убору и хрипло скомандовал:
– Рядовой Мальцев, занять своё место в строю!
Глава 4. Рождество
Рождество на Руси традиционно считалось одним из самых главных праздников. Хозяева к нему непременно самым тщательным образом убирали избу, мылись сами в бане, стелили чистые половики и скатерти. К этому празднику припасали новую одёжу и обувку, которую и одевали перед самой заутренней службой в храме.
В России-матушке этот день
Днём, после утреннего богослужения, священники обходили дома своих прихожан и славили Христа, прося для людей милости у Господа. Традиции церковные в этот день тесно пересекались со старинными, старославянскими, хотя многие древние, пришедшие из глубины веков обычаи официально, мягко говоря, конечно же, не приветствовались. Но праздник есть праздник, и власти закрывали на всё это глаза: пусть народ отдохнёт и повеселиться, ведь впереди у него было работы, как говорится, непочатый край! До самого Крещения на Святках шли колядки, гадания, обильное угощение и большое веселье.
В армии войсковое начальство тоже в это время давало возможность отдохнуть и попраздновать военному человеку. Лишь бы всё это было под контролем, без чрезмерного пьянства и дури. Провиантмейстеры выдавали повышенный порцион для солдатских артелей. В полковые кассы из казны спускалось жалование по представленным спискам личного состава. Далее уже деньги распределялись по ротным писарям, которые и вели его непосредственную выдачу всему рядовому и унтер-офицерскому составу. Жалованье у солдатиков было небольшим, за многое у них вычиталось, приличные суммы откладывались в артели, но на то, чтобы погулять рождественские праздники, всё равно всем хватало.
– Та-ак, Яшин Иван Фёдорович, рядовой шестого отделения, третьего плутонга, – зачитал фамилию из лежащего перед ним списка ротный писарь Осипов. – Емельян Архипович, ну чего ты, приглашай сюды свово солдата. Всё, этот у вас самый последний по всему списку плутонга.
Унтер Сорокин выглянул из двери, где происходила выдача жалованья, и громко выкрикнул:
– Ванька, а ну, давай сюды поскорее бяги, чего ты там, у энтого плетня жмёшься? Все наши уже деньгу свою получили, один ты только остался!
Невысокий худенький егерь, робко переступил порог и встал возле стола, за которым сидел писарь и командир полуроты.
– Так, Яшин, ты у нас без году неделя в егерях, только вот недавно из пехотного полка сюды перешёл, потому не удивляйся, что тебе меньше, чем всем другим, жалованья получать, – важно пробубнил Павел Фомич. – Позже, после всех энтих праздников ко мне зайдешь. Прошение с тобой мы составим, дабы твои остатки от жалования в Ингермаландском пехотном сюда бы, к нашей выдаче передали. Вот он, твой рубь семьдесят, и это уже за саму егерскую службу тебе к выдаче причитаются, – и писарь выложил перед рядовым большой серебряный кругляш с профилем императрицы, полтину и ещё два гривенника. – Расписывайся вот здесь, – и он, поставив на разлинованном листе со столбцом фамилий жирную галочку, вложил обмакнутое писчее перо в руку рядовому.