Егерь: Назад в СССР 3
Шрифт:
Собаки тут же, не прекращая лаять, перебежали под соседнюю сосну.
Вот теперь я её увидел. Крупная куница в бурой шубке распласталась вдоль ветки, опустив вниз светлую морду с округлыми ушами. Изредка куница раскрывала пасть, полную острых мелких зубов — видно, шипела на собак.
От меня до зверька было метров семьдесят. Далеко!
Я осторожно сдвинулся за дерево. Наметил впереди толстую берёзу и, прикрываясь её стволом, медленно пошёл по направлению к зверьку. Сердце отчаянно колотилось. Чтобы унять его, я старался дышать
Значит, правильно я перезарядился. Дробь пятёрка в одном стволе, тройка с самодельным контейнером — в другом.
Эх, если бы не две собаки! Вдвоём они слишком азартны, долго не удержат зверя, стронут его с места. И снова беги по лесу и подкрадывайся!
Но псы не подвели. Они не бросались на дерево в глупой попытке достать куницу, а просто облаивали её снизу. А может, зверёк попался умный и любопытный. Наверняка куница понимала, что собакам на дерево не взобраться.
Как бы там ни было, а когда я добрался до берёзы, куница по-прежнему сидела на сосновой ветке, глядя вниз, а псы с лаем бегали под сосной.
Хорошо, что внимание куницы полностью сосредоточено на собаках. Меня она не видит, а я уже в сорока метрах. Можно стрелять!
Я медленно поднял ружьё к плечу, чтобы не вспугнуть зверька резким движением. Прицелился и выстрелил.
Есть!
Куница медленно свалилась с ветки и полетела головой вниз, растопырив лапы и вытянув длинный, почти в тело, хвост.
Бойкий бросился к ней, норовя поймать на лету, но Серко оттолкнул молодого и сам лязгнул зубами.
— Фу! Я кому сказал — фу! Отдай!
Я быстро подбежал, ухватил куницу за хвост и потянул её из собачьей пасти. К моему удивлению, Серко без сопротивления выпустил добычу. Видно, Жмыхин приучал собак работать не только по крупному зверю, но и по пушнине.
Куница была хороша! Длиной почти с мою руку, тёмно-бурая с серебристым отливом и светлой мордой. Я полюбовался добычей, похвалил собак и отправился обратно в деревню. В этот раз решил взять чуть вправо и выйти полем — там собаки вряд ли кого-то встретят.
Отец с Владимиром Вениаминовичем по-прежнему сидели на кухне. Перед ними стояла начатая бутылка коньяка и сковорода с шипящей в подсолнечном масле жареной картошкой.
— Андрюха, ты никак с добычей? — удивился отец, увидев куницу.
— Хороша? — гордо спросил я.
— Не то слово!
Владимир Вениаминович даже с табурета вскочил.
— Можно?
Я протянул ему куницу, и Беглов огромной ладонью легко погладил бурый мех.
— Да, это не лисиц по полям стрелять! — с завистью сказал он.
— Повезло, — улыбнулся я. — Собаки прихватили у самой деревни. Ну, а как ваши успехи?
— Видишь — отмечаем! — хмыкнул отец. — Хоть я и не верил во все эти россказни, а бутылочку с собой прихватил, на всякий случай! А ведь и правда — не хочется курить! И главное — абсолютно не помню, что этот шаман со мной сделал!
Отец непочтительно ткнул
— Ничего особенного, — улыбнулся Беглов. — Простая манипуляция.
— Простая, как же — не поверил отец. — Представляешь, Андрюха! Он же меня прямо здесь загипнотизировал, за столом. Пока я не ожидал!
— Когда человек не ожидает гипноза — с ним легче всего работать, — сказал Беглов. — Да вы попробуйте закурить, не мучайтесь! Сразу перестанете сомневаться.
Отец вытащил из кармана папиросу.
— Не хочется, вроде.
— А вы через «не хочется». Закурите, и поймёте, о чём я говорю.
— Только на улице, — строго сказал я. — Здесь теперь все некурящие, вот и нечего дом коптить.
— А и правда, засиделся я, — заметил Беглов. — Мне ещё к Степану Владимировичу надо зайти.
— К Худоярову? — спросил я. — А зачем?
— Трифон попросил подбодрить старика. У меня это неплохо получается. Знаете, что самое страшное в старости, Андрей?
— Что? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ по опыту своей прошлой жизни.
— Ощущение ненужности. Жизнь убегает вперёд, а ты топчешься на месте, цепляешься за прошлое. И в один печальный момент весь твой драгоценный опыт становится никому не нужен. Ну, или тебе так кажется. А ведь это одно и то же. Что мы ощущаем, то и считаем правдой.
— И как вы с этим боретесь? — спросил я. — Я имею в виду — как помогаете Степану Владимировичу?
— Да просто расспрашиваю его о прежней жизни. Довоенной и военной. О том, чего моё поколение уже не помнит. Много ли надо старику? Внимание к его рассказам, вот и всё. И он уже понимает, что не зря жил на свете, раз его жизнь кому-то интересна. Ну, так вы пойдёте?
Это Владимир Вениаминович спросил уже у отца.
— Да ну, — махнул рукой отец. — Что там пробовать? Бросил — значит, бросил.
— Тогда вы, Андрей, проводите меня до калитки. Мне нужно сказать вам пару слов.
Я накинул обратно фуфайку и вышел вслед за Бегловым. Возле калитки Владимир Вениаминович оглянулся на окно кухни и негромко сказал:
— Ваш отец очень боится за своё здоровье. Он потому и приехал сегодня.
Я недоумённо нахмурился.
— Откуда вы знаете?
— Под гипнозом я спросил его — почему он вдруг решил поверить вашему рассказу. Он ответил, что с недавних пор его по ночам мучает кашель, и никак не проходит. Он опасается, что заболел.
Владимир Вениаминович помолчал секунду.
— Я попросил его вспомнить ночь и тот самый кашель. Знаете, это, действительно, тревожный признак. Мне еле-еле удалось остановить приступ. На вашем месте я бы показал отца врачу. Собственно, я и вашему отцу попытался внушить эту мысль. Но нужен внешний толчок.
— Зачем? — не понял я.
— Это очень распространённое явление, — объяснил Беглов. — Когда люди боятся заболеть, они предпочитают остаться в неведении, но не идти к врачу и не узнавать диагноз.